— Когда мы увидимся?
— Не знаю, — пожала плечами Тоня. — Может, на танцах в городском саду. В субботу, если хотите. Мы придем с Галей. Между прочим, она даже не заметила, что вы тоже прыгали в воду. Будто, кроме вашего друга, никого не видала. Только о нем и говорит. И глаза у него, мол, выразительные, и лицо одухотворенное. А о вас ни слова.
— Какое это имеет значение? Пусть говорит, о ком хочет.
— Конечно, Галя может и не говорить о вас, но это несправедливо. Почему она вас не заметила, хотя вы откачивали ее? Я, правда, сама так перепугалась, что не запомнила, кто из вас беленький, а кто черненький.
Тоня взглянула в лицо Киреева, глаза их встретились, и она смутилась.
Они миновали проходную, пошли по березовой аллее.
Киреев неожиданно сказал:
— Кроме вашей сумочки в лодке были босоножки и голубая косыночка. Босоножки мы не взяли, а косыночка у моего друга.
— Это Галкина. — Тоня засмеялась. — Галкина косынка в руках ее спасителя. Это судьба. Они обязательно должны встретиться, я сердцем чувствую, что что-то будет. Честное слово, это судьба.
— Скажите, Тоня, а у меня может быть судьба? — лукаво подмигнул девушке Киреев. — Скажите честно.
— У каждого, наверное, должна быть своя судьба. Только человек не сразу узнает какая.
— Может, мою судьбу вы носили в вашей сумочке?
— Пропуск? — засмеялась Тоня. — Смешнее не придумаешь.
— Конечно пропуск. Если бы не он, я ни за что не нашел бы вас. А теперь от меня не уйдете.
— Я к вам веревкой не привязана.
— Есть чем привязать покрепче веревок.
— Скажите какая самонадеянность. Не зря вас, летчиков, называют хвастунами. Напрасно воображаете, что стоит вам поманить, и любая девушка побежит, как собачонка. Мы тоже гордость имеем. До свидания, мне пора в цех.
— Извините, если обидел.
— Я не обижаюсь, а предупреждаю: начнешь кусаться, сломаешь зубы.
— Принял к сведению, — сказал Киреев, не меняя шутливого тона. — В субботу увидимся?