Но вдруг Спыткова замечала отсутствие дочки, а она вечно беспокоилась за нее и принималась звать ее и искать повсюду… Кася, вся разгоревшаяся, выбегала из чулана, а с ней и Здана, чтобы не позволить матери бранить ее. И вот обе снова на месте, скромно сидят за пряжей, опустив глаза, но как только взглянут друг на друга, так губы их невольно складываются в улыбку, и Здана зажимает рот рукой, а Кася — концом передника.
И здесь дни казались слишком длинными, старшие успевали выспаться до ночи, младшие — наплакаться от скуки, но, в общем, все же жизнь текла сносно. Многим, жившим внизу, верхняя половина замка казалась райской обителью, каждый не прочь был бы пробраться туда, но мужчинам было строго запрещено ходить наверх.
Старого Белину никто не смел ослушаться, с ним шутки были плохи, он не стал бы церемониться и с сыном владыки. И только издали, расхаживая на красном дворе, молодежь зорко следила, не выйдет ли какая-нибудь из женщин за водой или не пробежит ли по мосту, чтобы хоть взглянуть на них и поймать их взгляд.
Мшщую совсем не везло с Касей. Спыткова от времени до времени входила к нему, потому что ей нужны были все новые слушатели. Но Каси он так и не мог дождаться. Он только иногда видел ее во время богослужения, но голова ее была так закутана белым полотенцем, что ее даже трудно было узнать. А на него она даже ни разу не взглянула. Долива терзался в душе, а так как по натуре он имел много общего с братом, то и он говорил себе, как говорили все в то время:
— Возьму девушку хоть силою, должна быть моей во что бы то ни стало!
Но где и как он возьмет ее и похитит отсюда, когда и над собственной его головой и над головами всех остальных висела опасность, грозившая жизни, об этом молодежь никогда не задумывается!
Скоро, к великой своей досаде, Мшщуй заметил, что Томко часто ходил наверх и подолгу оставался там, и в сердце его вспыхнула ненависть к юноше, происходившая от ревности. Однажды он даже не удержался и, когда Спыткова, спустившаяся вниз, вступила с ним в беседу, он шепнул ей:
— Пусть ваша милость хорошенько бережет дочку. Для нас верх заперт, но для Томка — дверь туда открыта с утра до вечера. А как он уж попадет туда, так там и сидит.
Пани Марта рассмеялась.
— Не может этого быть, — сказала она. — Томко приходит к матери и к сестре, а к Касе он не смеет подойти, потому что, хоть он и хозяйский сын, я бы ему показала, как ухаживать! Ведь она ребенок, она еще об этом и не думает…
И так уверена была Спыткова в правоте своих слов, что, когда в тот же вечер Томко пришел к Здане, а Здана подошла к Касе и между ними завязался разговор, мать даже не взглянула в ту сторону. А Томко, разговаривая с сестрой, умел дать понять той, которая как будто и не слушала его, что он любит ее больше всего на свете и охотно отдал бы за нее жизнь. Кася, по-видимому, не относила этих слов к себе, она долго смотрела на него ясными глазами, потом — вдруг заворчало веретено, нить закружилась и веретено упало на землю. Томко нагнулся за ним, и когда подавал ей, руки их, может быть, и встретились, а мать ничего не видала…
Иногда, просидев в напрасном ожидании целый день на красном дворе, Мшщуй шел в главную горницу, где собирались все старшие, и, усевшись в углу, закрыв лицо руками, думал только о своем несчастии.
В эту горницу входил тогда и старый Белина, садился на лавку и вмешивался в разговор, вставляя короткие фразы.
Тут же проводил целые дни, почти никуда не выходя, старый Лясота, раны которого понемногу подживали, и лежал неподвижно молодой Топорчик, но кроме них были здесь еще многие другие.
Все они тосковали по охоте, по своим усадьбам, по свободе и даже по войне, она по крайней мере вырвала бы их из этих оков и цепей, потому что здесь они все чувствовали себя рабами. Никто не знал, долго ли протянется эта затворническая жизнь и чем все это кончится, но все чувствовали, что, когда придет для них последний решительный час, они скорее позволят изрубить себя и погибнуть, чем перейдут на сторону черни или Маслава.
Маслав был главной темой их разговоров. Мало кто из них не знал его и не видел, старшие помнили, как драли его за уши, младшие — как выгоняли его из сеней и даже били… Никто в то время не предполагал, что из мальчишки, который умел к каждому подлизаться и на другое утро после побоев целовал руку обидчика, выйдет заносчивый наглец, который возмутит весь край и выгонит государя! Выросло это зелье, как крапива, под забором, никто и не заметил, когда это она успела подняться от земли, а она лезет все выше, выше, так что и забора уж не видно.
Старики со вздохом говорили, что, если бы можно было предвидеть это заранее, кто-нибудь, наверное, придушил бы его в уголке и выбросил вон. Тогда из-за него никто бы и не возмутился, потому что в то время у Маслава не было сторонников. И только потом уж, когда Мешко ослабел и рассудок у него помутился, ловкий придворный забрал верх над своим господином… И случилось то, что должно было случиться, сын пастуха погубил все то, что было до него сделано для блага страны двумя великими королями, и чернь растоптала ногами плоды их трудов!
В свободное время и отец Гедеон приходил в главную горницу — побеседовать. И тогда все окружали благочестивого старца, который приносил слова утешения, согревавшие охладевшие сердца. Старец рассказывал им, что уж не один раз и не одно царство претерпевало внутренние неурядицы и казалось всем разоренным и погибшим, но, по повелению Божьему, зрелый муж или слабый отрок, получив от Бога откровение и помощь, чудом спасали страну.
От этих слов лица прояснялись и надежда осеняла сердца; люди говорили друг другу: «Не может быть, чтобы Бог оставил нас. Он накажет тех, кто разрушил костелы и вырвал кресты из земли, Он утешит невинных».
Отец Гедеон приносил с собою надежду даже тогда, когда людьми овладевали самые печальные предчувствия, вызванные зловещими снами и слухами.