— Хорошо тем, что померли, — говорил еще кто-то. — Они ушли к своим и не знают горя.
— Самое-то горькое начнется тогда, когда нас осадят, — снова заговорил старик.
— Они будут стрелять из луков, а нас заставят таскать тяжелые бревна и камни. А в кого будут попадать стрелы, как не в нас? У них и броня, и кольчуга, и щит, а у нас что? Нашу сукману стрела легко пробьет.
— Верно, верно, — подхватил другой, — пусть только побольше наших соберется вместе, надо нам что-нибудь придумать… Если они о нас не думают, будем сами о себе заботиться. Что худого могут нам сделать те? Ведь они — наши. Снюхаемся с ними, и пусть тогда шляхта пойдет в цепи… Мы вернемся хоть на погорелые места.
— А как же с ними сговориться? — возразил старик. — Разве это так легко? Думаешь, они не следят за нами, верят нам? Небось они тоже догадываются, что у нас на уме.
— Сговориться, — подхватил первый, — не так уж мудрено.
— Ну как же? Как же?
— Ночью легко спуститься с валов, — смеясь, отвечал спрошенный.
Наступило долгое молчание. Потом послышалось перешептывание.
— Так и надо сделать, — сказал старик, — а не то все подохнем.
— Поговорите с Репецом, поговорите с Веханом…
— Почему бы нет…
— Надо думать о себе…
Голос понизился так, что Собек ничего не мог разобрать, но он слышал ясно злорадное пересмеивание и оживленное бормотание. Но и того, что он слышал, было достаточно.
Осторожно, чтобы не выдать своего присутствия, встав с соломы, он вышел из конюшни и прошел на двор с другой стороны, желая увидеть лица заговорщиков. Он успел, обойдя здание, подойти ко входу в сарай. Мужчины уже ушли из него, остались только две женщины. Младшая кормила ребенка, а старшая, завернувшись в плахту, дремала возле нее. Но Собек твердо запомнил имена Репеца и Вехана.
Случай помог ему набрести на след опасности, о которой еще никто, может быть, не подозревает.
Невольный трепет охватил старика. Он сам не знал, что теперь делать.
Следить еще или тотчас же дать знать, кому следует? А вдруг вся эта болтовня окажется просто глупостью, а он успеет поднять тревогу? Собек, всю свою жизнь проведший в замках своих панов, глубоко к ним привязанный и разделявший все их надежды и опасения, встревожился не на шутку.
Когда настали сумерки, он тихонько вышел из конюшни, выбрался из первого двора и при входе во второй стал поджидать старого Белину. Он увидел его издали, спокойно отдающего приказания, и пожалел тревожить его покой всякими вздорными слухами.
Собек решил последить еще, справедливо рассчитав, что его серая сермяга поможет ему подслушать больше и лучше разузнать дело, чтобы не делать напрасной тревоги. Может быть, он жалел и людей, устами которых говорил голод и утомление и на которых он мог навлечь грозное наказание.