Подсолнухи

Начальная школа закончена, ты уже ученица семилетки, учишься во Вдовине, живешь в интернате, ходишь пешком в школу и обратно по проселочной дороге, а иногда правым берегом Шегарки, запоминая все изгибы ее, плесы, заводи и омута — каждый омут, каждое приметное место на речке имеет свое название. В интернате ты живешь с девчонками и мальчишками с Юрковки, с Каврушки, с Лензавода, Алексеевки, Носкова, они рассказывают о своих деревнях, о дорогах в деревни, упоминая названия своих мест, и это расширяет твои путешествия, пока мысленно, а позже ты увидишь и деревни.

Ты побываешь у подружек-одноклассниц в Юрковке, самой крайней в верховьях Шегарки, такой же, как и Жирновка, небольшой и уютной деревушки, вокруг которой все памятные места имели свои названия, и тебе запомнятся из разговоров взрослых выражения — Сальникова рыга, Зеленый клин, Староконная дорога, Слань, запомнятся названия озер, куда взрослой пойдешь ты однажды, частью — из интереса, частью — чтобы принести рыбы, — Орлово, Полуденное, Кривенькое, Дедушкино. Алена до сих пор помнит — шесть человек было их, четверо парней и она с Марией, — как ходили они на озера. К вечеру пришли на Полуденное, ребята наловили карасей, развели костер на берегу неподалеку от избушки, а Алена с Марией варили уху. Августовская ночь была звездной, теплой, без комаров. Долго сидели возле костра, разговаривали, спать не хотелось. Уснули под утро — на нарах в избушке набросана была сухая осока. Ребята с вечера расставили сети, рано утром проверили их, выбрав рыбу, поставили заново, а после завтрака стали кататься на лодке, по три человека враз — два парня и Мария, два парня и Алена…

Если возвращаться обратно от озер тех к деревням, идти по зыбким болотам, поросшим редким низким сосняком, с заката на восход, то по левую руку в самой болотной зыби, в непролазных тальниках, где пройти может только лось, берет начало свое Шегарка, и до-олго, на многие версты, будет она течь, пока в другой области не впадет левым притоком в Обь.

Час ходьбы по болоту, второй, третий — выберешься на сухие места, и так приятно, легко ступать по твердой земле, а вон уже и Юрковка виднеется, а в ней живут Кулешовы, Токаревы, Сватуца, Гололобовы, Бычинские, Трегубовы, Касьяновы, Игошкины, Печкины, Кадлины, Фурсовы, Плотниковы и многие другие, часть из них, когда Юрковка начнет распадаться, переедет в Жирновку, часть в Хохловку и Пономаревку. Пройдешь длинной правобережной юрковской улицей от крайнего двора Ениных до крайнего на выходе двора Мякишевых, дорога от мостка через ручей от двора Мякишева начнет слегка подниматься, места здесь повыше, верста-другая — подошли к юрковскому логу — ручью, текущему из болот в Шегарку, через лог — мосток, и от него дорога на подъем идет, на бугор, и вот она — Жирновка, крайние огороды, крайние избы, улица…

По левую руку — Шегарка, за нею — согры, выпаса, пашни, сенокосы, а еще дальше — сосновый бор, клюквенные болота, осиновые острова, а что еще дальше — Алена не знает. Направо — за хлебным полем, за кочкарником, по Старому клюквенному болоту — канал с ответвлениями, прорытый еще в тридцатом году, когда хотели осушить болота под сенокос. Но сенокоса не получилось, а клюква на осушенных болотах выродилась. Канал переходил в ручей, текущий к деревне в зарослях осинника, тальника, черемушника, ручей впадал в копаный пруд с небольшой плотиной для стока воды в Шегарку: когда-то и в пруду, и в канале водилась рыба — из речки заходила. На левом берегу пруда до недавних пор стояли амбары, а на правом Иван Панков, женившись, срубил себе избу, ее он, уехав в Башкирию, продал Ивану Ивановичу Салькову, Сальков, переехав в Пономаревку, продал ее Виктору Дмитриеву, Дмитриев и жил в избе этой почти до последних жирновских дней с Панковой Нинкой, которая ушла от него внезапно к мужу умершей сестры, а Дмитриев, бросив все, уехал неизвестно куда. Где он теперь, как живет, с кем…

За Жирновкой по течению Шегарки — Вдовино, другие деревни, исчезнувшие теперь. Пономаревка, еще дальше Пихтовка, бывшее районное село, еще дальше Колывань, теперешнее районное село, и там, за Колыванью, за кудряшовским бором, за речкой Чаусом — областной город, где Алена никогда не была. Это была ее родина, ее край, Шегарский, все, что окружало ее и держалось в памяти с детства, жило в ней, жило с нею, и уйти, уехать, покинуть все это, поменять даже на более удачную жизнь, Алена не могла…

Гуд едущего со стороны Вдовина трактора Алена услышала, когда трактор уже въезжал в деревню. Это был «Беларусь», колесный, с кабиной синего цвета трактор, на котором работал Генка Шабрин, но ехал ли это Генка или кто другой, Алена знать не могла. Опершись на вилы, она внимательно смотрела встречь трактору, ожидая, что он свернет к мосту, к усадьбе Шабриных, но трактор, минуя мост, проехал к их, Терехиных, усадьбе, остановился, скрытый от глаз избой, скотным двором, и сразу же затих.

«Генкин вроде бы трактор, — подумала Алена, направляясь к избе, — чего бы это он? Сено, наверное, приехали метать с матерью, а к нам завернули попроведать или взять что нужно для работы — веревки, должно, нет у них. А то и не Шабрины, кто-то другой…»

Обогнув летнюю кухню, Алена вошла в ограду и увидела, что на ступеньках крыльца — голова на верхней ступеньке, раскинутые руки и ноги на средних и нижних — лежит Прокопий, а рядом с крыльцом, пристально глядя на Прокопия, с серьезным лицом стоит Генка Шабрин, простоволосый, в клетчатой с закатанными рукавами рубахе, в мятых хлопчатобумажных штанах и кедах. Увидев Алену, он улыбнулся, протягивая руку, здороваясь.

— Здорово жили, Алена Трофимовна. Жива, здорова? Вошел в ограду — никого. Где же это хозяйка, думаю.

— Здравствуй, Гена, — обрадовалась парню Алена. — Как надумал к нам?

— Да вот мужа тебе привез.

— Где ты подобрал его?

— Выпивал с мужиками возле магазина. Мужики разошлись, а он сидит, к стенке прислонился. Хотел было забрать его к себе, а он — не хочу, вези в Жирновку, говорит. Ну я его в кабину тогда — и повез. Сдаю без расписки, Алена Трофимовна. Принимаешь?

— Куда деваться. Есть хочешь, Гена? Давай покормлю.

— Спасибо, обедал. Квасу попью. Водится квас?

— Водится, как же. Сейчас принесу. Садись, чего стоять.

— Целыми днями сижу в кабине.

— Мать как там, не хворает?

— Хворает. Занепогодит, так и начинают суставы ныть.