Курьер едва удостоил меня взглядом.
– Князю это безразлично.
Озноб и тревога усилились.
Меня снова провели в Красную Комнату, где ожидали князь Орченис и его секретарь. На этот раз вид у князя был еще более хмурый, и когда я поклонился ему, у меня сильно забилось сердце и заледенели руки.
Князь заговорил:
– Амал’отала вынужден был заняться вашим делом.
У меня подогнулись колени. Этого я боялся больше всего.
– Что произошло?
– Мер Непевис Дуалар, – презрительно произнес князь Орченис, тщательно выговаривая каждый слог имени, – испугавшись обвинения в подлоге, которого, как ему стало понятно, уже не избежать, обратился со своей жалобой непосредственно в Амаломейре. – Он помолчал и недовольно добавил: – А потом эта история дошла до журналистов.
Мое сердце колотилось о ребра, уши прижались к голове. Мне с огромным трудом удалось выговорить:
– Что именно пишут в газетах?
– Пока появились только заметки о том, что с завещанием Непены Дуалара возникли кое-какие неясности и что вы говорили с покойным мером Дуаларом по просьбе его сыновей. Более оскорбительные слухи они пока не напечатали.
Это было не так страшно, как я думал, но хорошего тоже было мало.
– Что сказал по этому поводу Амал’отала?
– Он очень недоволен, и ему не больше нашего хочется действовать по указке мера Дуалара. Но доказать обратное невозможно, и вы это прекрасно понимаете.
– Мы клянемся, – пролепетал я онемевшими губами, – что никогда не встречали
– Дело не в этом, – сказал князь Орченис, – хотя мы должны признаться, что верим вам. Амал’отала говорит, что, поскольку вас обвинили в оскорблении звания прелата, Улис должен решить, виновны вы или нет.
Не веря своим ушам, я прохрипел сорвавшимся голосом:
– Испытание судом божьим?
– Испытание судом божьим, – подтвердил князь Орченис. – Это единственный способ.