Асьенда

Но как быть теперь, когда из столицы вернулся Родольфо? Если он так же мнителен и нетерпим, как донья Каталина, и речи быть не может, что я смогу убедить его, будто пускание крови его супруги посреди зеленой гостиной и беседа с невидимыми духами – пойдет на благо его семьи.

Если только дом не мучит его так же, как Беатрис…

– Он… он тоже это чувствует? – тихо спросил я.

– Родольфо? – На лице Беатрис появилось отвращение. Даже этого мгновения хватило, чтобы снова придать ей живости, и я был за это благодарен. Как и за кое-что другое, тут же подавленное мной и с силой запертое в груди. – Нет, не чувствует. Я сомневаюсь, что он вообще на это способен.

Беатрис поерзала на своем месте и накрыла колени еще одним одеялом. Она некоторое время молчала и наконец произнесла:

– Палома сказала, он делал ужасные вещи.

Я опустил взгляд к ее рукам и стал наблюдать, как последовательно она рвет кончик кисточки. Должно быть, Палома рассказала ей о Мариане. Я закрыл глаза и осенил себя крестным знамением. Я подвел и Мариану.

– Знаю, – пробормотал я.

– Тогда вы должны знать, что для чувств он слишком злой, – заявила Беатрис.

– Не думаю, что это так работает. – Даже мой отец чувствовал, что течет по стенам его дома. Возможно, по этой причине – по одной из многих – он пристрастился к пульке: чтобы притупить чувства и не видеть теней, выползающих из углов. – Такой дом… Родольфо должен его чувствовать.

– Знаете, что он сказал? – Беатрис развернулась ко мне, плотнее натягивая одеяло на плечи. Большая часть ее волос была все еще собрана в длинную косу, лежащую на спине, но некоторые пряди выбились и растрепались у лица. – Пожаловался, что в доме слишком тепло. Представляете?

Я не представлял.

– Может, он сошел с ума.

– А может, я, – выдавила Беатрис, и ее оживленное лицо потускнело. Она прислонилась к спинке скамьи, ее плечи поникли. – Мне снятся кошмары. Я вижу то, чего больше никто не видит. Я слышу то, чего больше никто не слышит.

– Возможно, вы ведунья, донья Беатрис.

Ее смех – громкий, неожиданный стук кастаньет – зазвенел и отразился от свода часовни. Она бросила лукавый взгляд на распятие и перекрестилась.

– Боже упаси, падре, – произнесла она, не переводя дыхания, и поднесла большой палец к губам.

Улыбка тронула уголок рта, что совсем мне не подобало. Да простит Господь нас, богохульных.

Я сдвинулся в сторону, подальше от Беатрис, и похлопал по оставшимся одеялам.

– Отдохните. Я разбужу вас перед рассветом и провожу до дома, когда там станет терпимо. – Я хотел сказать «безопасно», но не знал, станет ли в доме когда-либо безопасно. Беатрис словно услышала мои мысли или увидела их отражение на моем лице.