Русское масонство,

22
18
20
22
24
26
28
30

В списках офицеров лейб-гвардейского Литовского полка, удостоенных награждением за Бородинское сражение, значится и Колечицкий I, получивший орден Св. Анны 2-й степени с алмазами – относительно высокую награду для молодого офицера. При представлении именного списка генерал-лейтенанту Лаврову для исходатайствования Высочайшего награждения о Колечицком было сказано, что он, «посылаем неоднократно с поручениями под самые сильные картечные выстрелы, не только оные выполнял, но даже сам собирал рассыпанных стрелков, с оными действовал и был до конца сражения»[365]. Итак, Колечицкий не жалел своей жизни в бою с «утеснителем человечества», как именовали Наполеона; он твердо помнил великие слова: долг – Отчизна, слова, начертанные как на щите, по словам масонов-витий, в сердцах истинных вольных каменщиков. Но не только «любовь к родине и долг» были начертаны в сердцах каменщиков, там было еще великое слово «человечность». М. Муромцев, адъютант генерал-лейтенанта Лаврова, рассказывая о своем вступлении в масонскую ложу во Франкфурте, где стоянка была продолжительной, замечает: «Тогда это было в большой моде, иногда приносившей пользу; бывали случаи, что во время сражений призывный знак помощи спасал от смерти». Эти воспоминания Муромцева находят подтверждение в печатном французском обряднике 1820 года, где при описании знака призыва отмечено, что во время Наполеоновских войн многие военные избежали верной смерти исключительно благодаря масонскому знаку призыва. Ярким примером достоверности таковых утверждений служит рассказ известного впоследствии декабриста, коему жизнь была спасена именно потому, что враги узнали в нем собрата по ордену.

В 1814 году в сражении при Монмирале в холодном, сыром январе месяце, вспоминает Г. С. Батеньков: «Я, потерпевший многие раны и оставленный с трупами на поле сражения, был неприятельскими солдатами раздет до рубашки; вслед за ними явились верхом два офицера французской гвардии и обратили на меня внимание; приникнув к лицу, удостоверились, что я жив; тотчас покрыли плащом убитого солдата и на своих руках донесли до шоссе, через расстояние не менее полуверсты, там сдали на фуры, собиравшие раненых, и строго приказали отвезти в госпиталь ближайшего города и передать особенному попечению медика; впоследствии я узнал, что обязан спасением положению своей руки, которою покрывал одну из главных ран, случайно в виде масонского знака. Горестно, – восклицает Батеньков, – что я не знаю имен своих благодетелей».

Особые молитвы имелись на случай войны: одна для произнесения вообще во время походов, другая после одержания победы над врагом. Молитвы своеобразны и представляют собой перевод сочинений известного мистика-писателя К. Эккартсгаузена. Среди кровавых ужасов, ожесточенных боев каким-то беспочвенным мечтанием кажутся эти масонские молитвы, и однако они сохранились во множестве списков, что доказывает их распространенность. «Возношусь сердцем к Тебе, Господи, Отче всех людей мира, даруй нам, молю Тебя, дух снисхождения и прощения. Просвети сердца смертных чад Твоих сознанием, что Бог любви, Отец их Небесный, не есть Бог гнева и убийств. Воспламени сердца людей всемирною любовию и уничтожь в душах их силу страстей и безумную жажду побед. Верни покой и мир угнетенным и разоренным; просвети дух народов и правителей, дабы в будущем решали права их справедливость, милосердие и осмотрительность, а не кровавое насилие и убийства». Такова была молитва во время войны. Молитва после одержанных побед гласила: «Боже, мы одержали победу над врагами нашими; всюду радость и песни ликования. Я же, Боже Великий, повергаюсь во прах перед Тобою, дабы исповедать святые заповеди Твои и молить Тебя – да растопишь хлад сердец человеческих чувствиями более нежными, чтобы впредь не мечом разрешали они распри свои. О, Боже любви – вовеки очам Твоим не угодно убиение людями себе подобных. Деяния любви и милосердия угодны Тебе, а не разрушения и насилия. Тебе, повелевшему нам возлюбить врагов наших, может ли угодным быть ликование наше, торжество над несчастием их. Молим Тебя, Господи, просвети сердца их, дабы, умудренные неудачами своими, сознали они роковые следствия страстей своих и прониклись чувствиями миролюбивыми. Пронзи сердце победителя и побежденного лучом любви Твоея, дабы познали они себя чадами единого Отца, сотворенными по одному подобию Твоему, коим даровал Ты прекрасное жилище земли для наслаждения радостями жизни, а не для обращения ее в лицедейство убийств, в коем брат удушает брата. Боже мой, умягчи сердца монархов! Когда же обстоятельства или нужда принудят их к защищению прав своих мечом, да пощадят они кровь людскую, елико во власти их! Да памятуют всечасно, Господи, что герой, властный уничтожить миллионы тварей, не в силах жизнь вернуть ничтожнейшему червю. Ниспошли на землю ангела мира, запечатлей счастие смертных духом примирения и любви!»

В масонской песне, петой еще при собраниях походных лож в турецкую войну в царствование императрицы Екатерины II, повторялся припев: «Нам кровава честь не лестна, мы по нужде таковы, неповинно обагренны – кровию подобных нам»[366].

Военно-походные ложи существовали в России в XVIII веке, были они и в Отечественную войну. В начале похода 1812 года ложа Соединенных друзей образовала при лейб-гвардейском конном полку ложу Военной верности, позднее принявшую наименование «Александра к Военной верности»; ложа эта, следуя за полком, совершила с ним весь поход, и в нее за это время было посвящено много новых сочленов офицеров.

Военные ложи не были явлением случайным, они предусматривались масонскими установлениями не только в России, но и в западноевропейских государствах. При войсках Наполеона также существовали ложи. Военно-походная ложа не могла учредиться самостоятельно, самопроизвольно, но должна была выделиться из «совершенной и справедливой ложи», уже ранее работавшей. С этой ложей-учредительницей военная ложа продолжала быть настолько соединенной «крепко, неразрывными узами, что она не иначе могла почитать себя как ее частью» и по прекращении военных действий вновь сливалась с ней. Ложи, коим присуще было право основания военно-походных лож, должны были всегда избирать двойной состав должностных лиц, «дабы в случае неожиданного выступления не могло служить препятствием искание подходящих лиц для полевой ложи, а поспешность выборов не послужила бы во вред интересам военной ложи», для которой особенно важно было иметь состав правления, стоящий на высоте положения.

Ответственность должностных лиц военных лож была особенно велика – они должны были не только поддерживать бодрый дух и нравственные силы своих сочленов, не только обратить ложу «в стан отдохновения», но и заботиться о вспомоществовании раненым братьям «всеми доступными средствами, духовными и материальными»; если в раненом враге будет признан член вольнокаменщического братства, то и ему должно было оказывать пособие. «Помощь оказывать» хотя и предписывалось «всем в пособии нуждающимся, однако брату, вольному каменщику, преимущественнее перед непосвященными». Кроме того, должно было стараться о распространении идей ордена «во времена тягчайшие, военные». Хотя военные ложи «по предназначению своему не должны были», по разъяснению масонов, «принимать никого, кроме военных», однако, если какой-либо из полевых лож пришлось бы работать в таком месте, где не имеется вовсе масонских лож, ей разрешалось принимать невоенных в двух случаях: «для облегчения возможности учреждения обыкновенной ложи или в вознаграждение за гражданские добродетели». В отношении устроения ложи в так называемой конституции существовали двоякие правила, при соблюдении коих она почиталась законной, «справедливою и совершенною».

1-е правило: «Ложа сестра-учредительница снабжала установленным разрешением назначенного ею управляющего мастера для открытия полевой ложи. Разрешение это почиталось действующим на все время похода, причем за ложей-учредительницей сохранялось право закрытия полевой ложи в случае несоблюдения ею общих для всего ордена законов или же особых уставов и предначертаний, ей для последования выданных»; 2-е правило: «разрешение работ получается от великой, главноуправляющей ложи союза, причем новоучрежденная военная ложа заносится в список союзных лож и ни от кого, кроме главной ложи, в зависимости не состоит и закрытою быть может единым Великой ложи постановлением или собственно своею волею».

Миновал тяжкий, разоренный год Отечественной войны, и вновь масоны занялись учреждением лож.

21 октября 1813 года возобновлена была ложа XVIII века Нептуна под наименованием «Нептуна к надежде», она открыла свои работы в трех символических степенях по староанглийскому ритуалу, на востоке Кронштадта. Дозволение открыть ложу было испрошено отдельным прошением и получено.

В ложе Нептуна объединились разнородные элементы из жительствовавших в Кронштадте иностранцев, вошли в ложу и русские офицеры, и гражданские чины; прежний облик морской ложи, столь яркий в екатерининское время, ложа Нептуна утратила.

Новых русских лож в 1813 году не открылось, но подъем в современном обществе национального чувства, желание освободиться от влияния всего французского сказывались в 1813 году, и отголосок его находим в масонских ложах. В ложе Палестины, до того времени работавшей исключительно по-французски, открылись работы и на русском языке. Инсталляция ложи произошла 12-го месяца в 23-й день в присутствии Великого Мастера графа Михаила Юрьевича Виельгорского и Наместного мастера Сергея Степановича Ланского, которые открыли ложу в 7 часов вечера со всеми обрядами царственного ордена на русском языке. Из произнесенных речей большим подъемом отличается речь С. С. Ланского. «Кто из братьев свободных каменщиков мог бы не возрадоваться, что в престольном граде дражайшего нашего отечества еще в одной из соединенных лож открываются работы на любезном нам отечественном языке? Что есть два дня в месяце, в которые хороший и всякого почтения достойный брат, не знающий иностранного языка, может прийти в храм наш, принести жертву свою на алтарь святого человечества! Какая радость особенно для братьев, принадлежащих к ложе Палестины, с начала установления своего украшавшейся кротостию и смирением, и члены коея всегда отличалися между собою искренним согласием и братолюбием, счастливое знамение, под коим работы сии приемлют свое начало, обещают нам благословенный успех… Единомыслие нас соединило, – восклицал Ланской в конце своей речи, – согласие да подкрепит наше единение».

Желание выдвинуть русских масонов в союзе «Великой Директориальной ложи Владимира к Порядку» было отмечено даже в донесении полиции за 1813 год: «Влияние сенатора П. И. Голенищева-Кутузова, который совершенно управляет стариком Бёбером, произвело даже смуту и ропот в среде многочисленных масонов, потому что он желал присвоить русским масонам над ними первенство».

Ложи петербургские продолжали свои работы в 1812 году, и многие московские масоны временно вошли в число их членов; так, почетным членом в ложе «Елисаветы к Добродетели» числился П. И. Кутузов и выступал в ней с патриотическими речами во время заседаний.

Ложа Изиды в Ревеле составила в это же время, хотя и на немецком языке, сборник масонских песен, из которых многие отличались ярко выраженной беспредельной любовью к отечеству и прославлением военной доблести и героев, павших смертью храбрых в борьбе за свободу родины.

В Москве прекращенные по необходимости работы тайных лож возобновились с возвращением масонов к покинутым своим пепелищам.

7 марта 1814 года в ложе П. И. Голенищева-Кутузова состоялось первое собрание. Были вознесены молитвы благодарности за спасение отечества и произнесены речи. Однако братий вернувшихся оказалось еще мало. Второе собрание, «когда уже большее число братии возвратилось», состоялось 9 апреля, и П. И. Кутузов открыл ложу знаменательными словами, свидетельствовавшими о крепости масонских связей, не расторгнутых великим народным бедствием.

«После распри, после рассеяния для всех нас, конечно, прискорбных, после горестей и крестов, претерпенных каждым из нас, одним более, другим менее, по неисповедимому промыслу, по бесконечному милосердию Великого Строителя, мы паки собрались в малый братский наш кружок и, что всего утешительнее, с тою же любовью, с тою же дружбою, каковыми прежде согревались, с тем же стремлением к истине, с тем же благоговением к нашей священной связи, с тою же ревностью к работам нашим!..»

Н. К. Кульман

Максим Иванович Невзоров