8) Какие книги велел Лопухин покупать в чужих краях и вывозить сюда?
9) Видели ль вы у товарища Колокольникова бумагу, начерченную иероглифами, и что она значит?
10) Известно здесь, что масонства считают 16 степеней, так как и то, что вы масон, то и открыть вам чистосердечно, какой вы степени, как оную называют, и куда вы хаживали в ложу в Москве, и кто и сколько ваших товарищей?
11) В присутствии Ивана Ивановича Шувалова между прочим говорили вы, что Лопухин писал к вам, будто вы были во Франции и в Народном собрании, то и показати вам, по самой истине, были ль вы в оном или не имели ль какого сообщения или сношения с членами Народного собрания?
12) Также сказали вы, что откроете великую важность, то и скажите теперь чистосердечно и без всякой утайки, в чем оная состоит и до кого касается!
13) Изъясните причину, почему вы называете в Невском монастыре митрополита, монахов и прочих иезуитами?
14) Сверх того говорили вы между прочим, что ваше ученое общество отвратило бунт в России, то и показать вам обстоятельно, каким образом сие происходило, кто имел намерение к бунту, где и когда и каким образом оное общество тот бунт отвратило?
Почти те же вопросы были предложены Колокольникову, который на все их дал обстоятельный ответ. Но с Невзоровым дело обошлось сложнее: отвечать он не пожелал. Молчание Невзорова показалось Шешковскому подозрительным, и он, предполагая, что Невзоров утаивает что-то очень важное, прибег к угрозам. В «Записках» И. В. Лопухина передается следующий красочный разговор между арестантом-масоном и суровым следователем, подтверждаемый и официальными документами:
Когда Шешковский принес записку Государыни с повелением отвечать, то и это не убедило Невзорова. «Я не знаю руки Ее Величества, – сказал он. – Может быть, вы заставили написать жену свою, да кажете мне ее руку вместо Государыниной». Выведенный из себя Шешковский грозно закричал: «Да знаешь ли, кто я»? Но и на это Невзоров спокойно заметил: «И того не знаю». Когда Шешковский назвал себя, Невзоров сказал: «Слыхал я про Шешковского, а вы ли он, не знаю; да, впрочем, мне с Шешковским никакого и дела быть не может. Я принадлежу университету и по его уставу должен отвечать не иначе, как при депутате университетском». Шешковскому ничего не оставалось делать, как отвезти Невзорова к Шувалову, но и это не помогло. Шувалов долго убеждал Невзорова подчиниться и дать ответ на поставленные вопросы; на это, по словам докладной записки Государыне, «оный Невзоров сказал, я теперь ответствовать буду, но тот же момент, без всякого вопроса говорил, я за товарищей своих ученого общества отвечаю головою, так как и за книгу, которую я в чужих краях переводил, что в ней противного греческой церкви ничего нет, отвечаю ж головою; а она против папы и иезуитов, а в Невском монастыре все иезуиты и меня душили магнизациею, так как и в крепости все иезуиты, и тут так же его мучат составами Калиостро, горючими материями. А как сказано ему было, чтоб были в Невском иезуиты, это неправда, ибо архиерей в оном человек честный, набожный и ученый, на сие Невзоров сказал, там-де все точно иезуиты, и меня в супах кормили ядом, и я уже хотел выскочить в окошко; караульные в Невском, наместник, одним словом, все иезуиты, а солдаты и сержант из корпуса шпионы, и могу сказать, что есть и разбойники, которые имена себе переменили, а в крепости есть и из запорожцев. И хотя Невзоров Иваном Ивановичем и Шешковским довольно был уверяем, что солдаты люди добрые и верные и что против живота его, конечно, никого нет, да и быть не можно, а он на то сказал: во Франции-де, где прежде бунт начался, как не в Бастилии, ведь и здесь был Пугачев, да есть-де еще какой-то подобной ему Метиолкин. После сего спрошен был Невзоров, для чего он в Невском не пошел на исповедь и не сообщился Святых Тайн, ибо товарищ его Колокольников сие все по долгу христианскому исполнил. Невзоров на сие, усмехнувшись, сказал: я не хотел, да и у кого там исповедываться, в Невском все мужики и белые попы, они всякий день играют комедии, а от товарища своего Колокольникова отрицаюсь, потому что он иезуит, я много покажу важности… После сего Иван Иванович, отдав оному Невзорову за подписанием руки его повеление, чтоб он ответствовал на все вопросы чистосердечно и письменно, Невзоров просил, не можно ли де ему отвести другие покои, а в этом покое писать он не может, потому что под покоем, где он сидит, множество горючих материй, да думаю, что тут много и мертвых. Оному ж Невзорову сказано было, чтоб он употреблял порядочную пищу и взял бы присланное к нему белье, так и порядочную по милосердии всемилостивейшей Государыни одежду; на что он сказал, мне ничего не надобно, ибо всякое белье и платье намагнитизировано»[383].
Невзорова отвезли обратно в крепость, но так как характер его ответов свидетельствовал о несомненном надломе психики, то, по представлению И. И. Шувалова, его заключили в психиатрическое отделение Обуховской больницы, где он пробыл около 6 лет.
По вступлении на престол императора Павла I, как известно, отношение к масонам изменилось: Новиков и другие заключенные в Шлиссельбургской крепости были освобождены; Лопухину, князю Н. Трубецкому и И. П. Тургеневу разрешено было выехать из мест, которых они не могли в силу запрещения покидать, причем «отставной бригадир» Тургенев был даже всемилостивейше пожалован в действительные статские советники с повелением быть директором Московского университета и так далее. Вспомнили и о Невзорове, вероятно по ходатайству Лопухина. Если верить рассказам Невзорова, то нужно отметить, что император Павел посетил его в больнице пять раз и однажды с государыней и наследником. Однако выпустили его из больницы только спустя полгода после освобождения Новикова. 16 апреля 1798 года был дан указ на имя генерал-прокурора князя Куракина: «Содержащегося в здешнем доме сумасшедших студента Невзорова в рассуждении выздоравливания его повелеваем отпустить в Москву к сенатору Лопухину с тем, чтобы он за него и за поведение его отвечал».
М. Н. Муравьев. Портрет Ж.-Л. Монье
В доме Лопухина Невзоров прожил довольно долго: здесь он был в постоянном общении с Новиковым, князем Н. В. Репниным, митрополитом Платоном, И. П. Тургеневым, М. Н. Муравьевым, Походяшиным и многими другими. Общение с этими выдающимися людьми не могло не оказать на Невзорова влияния и наложило несомненный отпечаток на общий характер его литературной деятельности, которую он начал стихотворениями[384], по обычаю того времени. Тщетно было бы искать в этих стихотворениях следов поэтического дарования: кроме шаблонной одописной риторики, не успевшей еще умереть после «Чужого толка», в них ничего нет.
В 1800 году Невзоров сопровождал Лопухина в поездке по Казанской, Вятской и Оренбургской губерниям. Плодом этого путешествия явилась книжка «Путешествие в Казань, Вятку и Оренбург в 1800 году» (М., 1803). Любопытно, что А. И. Тургенев, учившийся в то время в Геттингене, писал своим родителям по поводу этого «Путешествия» следующее: «Прочитав сам с большим удовольствием путешествие, сообщил я его Шлёцеру и с радостью услышал беспристрастное его о нем мнение; он даже несколько раз в статистической своей лекции упоминал о нем; и со временем сам Максим Иванович увидит не один раз имя свое в моих тетрадях [куда А. И. Тургенев записывал свои лекции]. Например, когда Шлёцер говорил о множестве лесов в России, сказал он, что часто служили они убежищем разбойникам, но что, с тех пор как учреждены губернии, зло сие прекратилось»[385]. Конечно, Шлёцер мог найти в книжке Невзорова кое-какие материалы для своих лекций, но широкому кругу читателей она не была интересна: слишком много она заключала в себе сухого фактического материала по географии, истории и статистике и слишком мало в ней было художественного таланта. Во всяком случае, издание прекратилось, и вместо предполагавшихся пяти частей вышла только одна.
В январе 1801 года Невзоров был пожалован в чин коллежского асессора и по ходатайству Лопухина назначен в канцелярию Московского университета с употреблением по ученой части. После этого он исправлял различные должности: был членом училищного комитета при Московском университете, членом цензурного комитета, визитатором училищ, а с начала 1806 года директором университетской типографии до 19 февраля 1815 года, когда был уволен, по его словам, «самовластно и беззащитно». Вряд ли это увольнение было так беспричинно, как утверждает Невзоров: честность, бескорыстие, трогательная забота о низших служащих, самоотверженное исполнение долга[386] соединялись у него, к сожалению, с большой неуживчивостью характера и несдержанностью в обращении. Резкие и высокомерные столкновения с начальством становились все чаще и чаще, и разрыв сделался неизбежным. Правда, П. Бессонов в своей панегирической биографии Невзорова[387] старается доказать, что Невзоров был уволен из университета по проискам ректора Гейма, но это утверждение, несомненно, ошибочно[388].
В 1807 году Невзоров под влиянием М. Н. Муравьева начал издавать журнал под названием «Друг юношества» с красноречивым эпиграфом:
Заголовки некоторых статей журнала могут дать общее представление о его содержании. Вот, например, материал, помещенный в январской книжке за 1807 год: Созерцание Бога в природе. Марк Аврелий. Пастух и философ. Разговор матери с дочерью о знаниях, нужных молодой особе. Физическое исследование снега, и польза его в рассуждении плодородия. Дружеское наставление не забывать, особливо во время зимы, бедных. От чего происходят названия месяцев. О преимуществе и стройности человеческого тела. Для девиц нечто о нарядах. Обязанности к Богу. Обязанности к Государю и Отечеству. Обязанности к ближнему. В дальнейших книжках встречаются: Нравственные размышления при воззрении на поле, усеянное рожью. О вредной страсти к игре картежной. О том, что надобно особенно помогать бедным добродетельным людям. Рассуждение отца с дочерью об обязанностях религии. Письмо о воображении и вкусе. О незавидовании счастию ближнего. О муравьях. О приятных дарованиях женщин. Об обязанностях матерей кормить детей своих. Нечто об отношении словесности к добродетели и т. п.
Издание журнала, видимо, шло плохо. Издателю, по его словам, приходилось даже слушать и насмешливые отзывы о журнале: 16-летний юноша, например, заметил, что «Друг юношества» «годится только для стариков», а такого же возраста девица высказала предположение, что, вероятно, издатель «не молодых лет и несчастлив в любви».
В сущности, молодые критики были правы: в журнале помещались статьи для юношества, неинтересные для взрослых и слишком отвлеченные для юношества, или статьи для взрослых, малоталантливые и совсем чуждые по своему содержанию юношеству. От каждой страницы журнала веяло скукой. К тому же в нем совершенно не было даровитых сотрудников: сначала в нем, правда, работали доктор Багрянский и Д. И. Дмитревский, но они скоро ушли, и Невзоров оказался окруженным такими сотрудниками, как С. Бобров, Щеголев, князь Шаликов, Попов, Наумов, Гольтяков, Ковальков и так далее. Конечно, подобные литературные силы не могли способствовать успеху журнала.
ebooksa