Моя карма

— На ком? — усмехнулся я.

— На девушке, — серьёзно оборвала меня мать…

В понедельник Конкордия сказала с иронией в голосе при всех:

— Владимир Юрьевич, вас в субботу видели в странной компании. Какие-то сомнительные люди, похожие на алкоголиков. И вы с ними… Вы что, выпиваете?

Меня словно окатили ушатом холодной воды. «Ну, город, — подумал я. — Шаг ступишь, уже всем известно в какую сторону. Интересно, сама видела или доложили?.. И кто бы мораль читал! Пусть бы на себя посмотрела. Когда Зиночка недавно сообщила о том, что стерилизовала свою кошечку, Конкордия, старая ханжа, сделала изумлённую физиономию и взволнованно сказала: «Как же можно лишать животное его природного инстинкта к размножению! Это же безнравственно». Но всем известно было, что она регулярно топит котят, которых приносит её кошка. А топит их в ведре.

— Да ну что вы, Конкордия Михална! — сказал я, вкладывая в голос всю искренность, на которую был способен. — Очень редко. И разве что рюмку коньяка или бокал вина, не больше. Случайно встретил приятелей, с которыми когда-то учился в школе. А они, знаете, к сожалению, пьют. Говорят, жизнь такая.

Я говорил это с некоторой иронией, хотя вся история с Павликом и Степаном Егоровичем, а тем более с неожиданной оглаской, была мне неприятна, и я чувствовал себя неловко.

Глава 10

Командировка в Сокольники. Международная выставка в Москве. Московский чай и кофе. Генеральный секретарь Брежнев посещает выставку. Гагарин и Николаев в павильонах рядом с нами. Ликование в день полёта нашего человека в космос. Памяти Гагарина. Споры в общежитии о полётах в Космос.

Совершенно неожиданно меня и Галю Загоруйко в качестве переводчиков вместе с тремя специалистами по копировальному оборудованию командировали на Международную выставку «Интероргтехника», которая проходила в Москве в Сокольниках.

Я надеялся, что это немного встряхнёт и отвлечёт меня от тягостного, расстроенного и угнетённого состояния, которое сопровождалось апатией и безразличием ко всему, и в котором я находился после тяжёлого и неприятного разговора с родителями Милы и неожиданно жестоких строк её письма.

Это была первая выставка такого рода, где ведущие фирмы Европы представляли разнообразные технические средства автоматизации и механизации инженерно-технических и административно-управленческих работ.

По бедности нашей мужчин поселили в большой комнате рабочего общежития в Тушине, откуда приходилось добираться на электричке, что занимало немногим больше получаса, а потом от Курского вокзала на метро, что отнимало ещё столько же, не считая пеших переходов, а Галина устроилась у родственников в Москве.

Мы работали в Выставочном центре недалеко от павильона, оставленного американцами после знаменитой, наделавшей шума выставки 1959 года, который официально назывался «Геодезический купол» Ричарда Фуллера, но москвичи называли его «ракушка». Здесь работали специалисты и переводчики из нескольких городов и царила свобода, которой не могло быть у нас дома. Народ не был привязан к месту так, как мы к своему письменному столу, из-за которого выходить решались только на перекур и по особой надобности. Здесь, например, кто-то мог пригласить другого в буфет, откровенно предлагая: «Пошли грамм по пятьдесят коньячку хлопнем».

Хотя в Москве всё было свободнее, чем в провинции, это я заметил, когда приезжал в командировки на головное предприятие, где меня в отделе наших кураторов обычно встречали словами: «Володя, вы ещё кофе не пили?»

Я кофе вообще не пил, я пил чай, но для москвичей, которые как-то незаметно отказались от чая и стали кофеманами, выпить утром чашечку кофе стало не только ритуалом, они научились ценить аромат кофе и вкус, а также открыли возможность взбодриться и даже сделать его поводом для общения. А ведь раньше чаепитие в Москве было не просто чаепитием, а явлением. И ещё в совсем недавние времена известно было выражение «московское чаепитие», а москвичей дразнили «чаехлёбами». Кто не помнит картину Кустодиева «Купчиха за чаем!», где дородная купчиха из блюдечка прихлёбывает чай с таким смаком, что так и хочется самому заварить чайник, да и выпить чашечку, или его же картина «Чаепитие на террасе!», где мы видим привычное семейное московское чаепитие. Но, как кто-то правильно заметил, бытовые привычки и пристрастия меняются вместе с прогрессом, который, как известно, не остановить…

«Нет, не пил», — отвечал я, и мы шли с третьего этажа в буфет, где, как я заметил, всегда толпился народ из служащих. Причём, работники отдела даже не спрашивали разрешения начальницы и, казалось, что это какой-то семейный союз, где начальница стоит на одной доске с подчинёнными.

Мы переводили проспекты с английского, немецкого, другие переводчики и с итальянского, и японского. Чаще же ходили с нашими специалистами по стендам и помогали общаться со стендистами, которые представляли экспонаты своих стран.

На выставке, кроме печатных и копировальных устройств, брошюраторов, калькуляторов, механических точилок для карандашей и другого многообразия для работы в делопроизводстве, я впервые увидел шариковую ручку, которой пользовались все иностранцы вместо авторучки с чернилами. Стендисты, с которыми мы постоянно общались, встречали нас дружески, всегда предлагали виски, который доставали из холодильника, и щедро дарили нам эти замечательные ручки, а у нас их выпрашивали свои, и я помню, что у меня, в конце концов, у самого не осталось ни одной.

В закрытые для посетителей дни выставку посещали высокопоставленные лица или важные делегации.