Отец увел бабушку в зал, и они о чем-то долго говорили вдвоем. Потом отец говорил тихо с матерью на кухне, а я сидел с бабушкой. Мать что-то возражала, в голосе отца появилось раздражение, и он стал что-то выговаривать ей. Затем все быстро успокоилось.
— Бабушка будет жить с нами, — объявил отец. Мое сердце радостно запрыгало, и я прижался к бабушке Василине.
Вечером я рассказал о своем видении и своем сне. В глазах матери как всегда отразилась тревога, а отец, конечно, попытался найти естественное объяснение, которому, наверно, сам уже не верил:
— Это все твоя сверхвпечатлительность. И сверхъестественного здесь ничего нет. Просто ты близко к сердцу принял смерть нищенки, вот тебя и преследуют те видения, которые ты бессознательно рисуешь в своей голове.
Бабушка объяснила все иначе и проще:
— Вова, дитенок! Это душа ее не может успокоиться и обращается к тебе, божьему человеку, просит успокоить ее. Ты видел могилку сына ее. Значит, есть она. Это она тебе ее показала. Надо бы родственникам ее съездить туда, да ты говоришь, нет у нее никого… А я вот что сделаю. Я помолюсь за упокой ее души, свечку поставлю. И за упокой его души тоже помолюсь.
— Скажете тоже, мама! — недоверчиво фыркнула мать. Отец промолчал.
Бабушку поместили в каморку с Олькой. Она немного посидела еще с отцом и матерью, потом все позавтракали картошкой с квашеной капустой из нового засола и попили чаю. Бабушка есть не стала, только попила чаю с баранками и с колотым сахаром вприкуску и легла.
Вечером, когда я с улицы пришел домой, бабушка позвала меня:
— Вова, дитенок! Ноги болят, спасу нет. Посмотри, милок.
Я приподнял одеяло до колен. Ноги распухли, вены вздулись. Это были даже не ноги, а что-то бесформенно толстое с краснофиолетовым оттенком.
— Зачем же ты пешком шла? — опросил я. — Как же им не болеть? И без того маешься ногами, да еще пешком.
— Так, так, дитенок! — согласилась покорно бабушка.
Я стал водить руками от колен к ступням, потом попросил прикрыться рубахой, откинул одеяло, и руки мои поднялись чуть выше. Я чувствовал, как поток энергии шел к рукам и через руки к больным ногам бабушки, для меня этот поток был видимым, как и свечение вокруг бабушкиных ног с лиловым оттенком и множеством темных сгустков. Это мерцающее разноцветье медленно светлело, и лиловый оттенок менял свой цвет, становясь бледноголубым. Сгустки оставались, но из темнокрасных превратились в розовые. Я с радостью заметил, что опухоль спадает. Ноги стали приобретать нормальный живой цвет, а вены уже не выступают столь уродливо, а прячутся под кожу.
— Ну, как, баб? — спросил я, накрывая бабушкины ноги одеялом.
— Ангел, ангел божий! — повторяла бабушка, а глаза ее сияли тем счастьем сошедшей благодати, какое она всегда испытывала после общения с Богом, молясь усердно и искренне, как это делают только истинно верующие…
После того как я залечил гноившуюся рану на ноге деревенского мальчика Ванятки, чего не смогла сделать сама бабушка, умевшая лечить заговором, она совершенно серьезно зачислила меня в святые.
— Бог тебя отметил, дитенок! Он избрал тебя из многих. Недаром Аноха зовется «божий человек».
И бабушка попыталась поцеловать мне руку, но отец строго сказал:
— Это еще что, мама? — у отца даже голос изменился. — Чтоб я этого больше не видел. Никто его никуда не избирал. Парень как парень. А если у него такие способности, то Бог здесь не причем. Такие факты призвана объяснять современная наука.