Моя Шамбала

22
18
20
22
24
26
28
30

— Мы вчера с Юрием Тимофеевичем в «Родину» ходили на «Индийскую гробницу». Я, Нин, так наплакалась. — Это говорила мать.

— А я все никак не попаду. Там билетов не достанешь. Такая очередища. — Это голос тети Нины.

— А нам знакомый Юрия Тимофеевича с работы достал. А так, что ты, разве выстоишь.

— Расскажи, Шур, — попросила тетя Нина.

— Сейчас расскажу, — пообещала мать и залилась вдруг тихим смехом.

— Что? Ты чего Шур? — тетя Нина невольно заразилась материным весельем, и в ее голосе тоже прорывался смех.

— Перед сеансом пел московский артист Бунчиков.

— Это тот, который по радио поет? — удивилась тетя Нина. — Они еще с Михайловым поют «Нелюдимо наше море». Этот баритоном, а Михайлов басом.

— Этот, этот, — подтвердила мать. — Так ты не поверишь, у него губы подкрашены.

— Да что ты? Как у женщины?

— Ну, не так ярко, но заметно. Я спрашиваю у Юрия Тимофеевича, зачем, мол, это? А он говорит: «Это же артисты. Они перед публикой выступают. И глаза подводят, чтобы ярче внешность была. Освещение-то искусственное, и черты лица, как бы, расплываются».

— И глаза подводят? — ахнула тетя Нина.

Потом мать с тетей Ниной о чем-то шептались. Тетя Нина засмеялась, потом наступила пауза, и тетя Нина снова попросила:

— Ну, расскажи про кино-то?

Я надел штаны и вышел на кухню.

— Привет, жених, — приветливо улыбнулась мне тетя. Нина. Я по обыкновению буркнул под нос что-то вроде «здравствуйте» и стал поддавать снизу ладонями носик рукомойника. Я терпеть не мог это тети Нинино «жених».

— Ладно, расскажу, только покормлю своих мужиков, — пообещала мать, и тетя Нина пошла было к себе, но вернулась:

— Да, Шур! Ты знаешь новость-то?

— Какую? — не отрываясь от плиты, спросила мать.

— Жорик-то с Анькой расписались. На ноябрьские свадьбу играть будут.