— Ну, тогда пошли. Что я один что ль буду? — обиделся Орех и встал.
Когда шли к выходу, Кум сделал маленький зигзаг в сторону, вроде обходя бочки, и, оказавшись рядом с единственным столиком, за которым сидели курские во главе с Китайцем, вдруг ногой подсек стул, выбив его изпод пацана, ближе всех сидевшего к проходу. Тот растянулся на полу. Кружка с недопитым пивом упала, но не разбилась, и остатки пива растеклись лужицей по дощатому полу. Курские вскочили, но Китаец грозно рявкнул на них и усадил на место, повернул к Куму перекошенное лицо, и едва сдерживая ярость, сказал, отчетливо выговаривая каждое слово:
— Зря ты это сделал, Кум. Ты за это ответишь. И за Михея с Гундосым ответишь. Это же ты их уложил?
— Ну, пошли, отвечу. Выводи свою кодлу, — почти прошипел Кум, а глаза его горели такой дикой ненавистью, что казались безумными.
«Псих, настоящий псих, — подумал Китаец, отводя взгляд в сторону и ненавидя себя за это. Он, уже имевший три «ходки», вор, которого уважает вся курская шпана, боится какого-то поганого фраера. — С ним надо кончать».
Моя кодла останется здесь, — выдавил из себя Китаец. — Мы вас не боимся! Но тянуть срок по глупости нам не резон. С вами мы встретимся в другом месте.
— Погоди, Кум, — Орех обнял Кума за плечи и с силой подтолкнул к двери.
— Надо б выпить! — сказал Кум уже на улице, возбужденный.
— Говорил, давай возьмем по сто пятьдесят, — напомнил Орех.
— Можно бутылку взять. Магазин напротив сквера Героев. Все равно в ту сторону идем, — посоветовал Мирон. — А выпить в сквере можно.
— В сквере нельзя, лягавые ходят. В вытрезвитель попадем. Выпьем во дворе пятиэтажки, — сказал осторожный Орех.
Пили из горла, закусывали огурцом, который им выловили из бочки в магазине. Мирон сильно захмелел и все порывался идти к Верке, официантке привокзальной столовой, на другой конец города.
— Все, Кум, допиваем и пойдем, — сказал Орех. — Мирона надо до дома проводить.
Орех тоже захмелел и говорил медленнее обычного, тщательно подбирая слова, но на ногах держался твердо. Кума, казалось, водка не брала, но он был не в духе, — говорил мало и больше слушал, но Орех этого не заметил.
— Я матери хотел пряников купить, — сказал Кум. — Вы идите, я догоню.
— Да ладно, сам доведу, не суетись. Все равно по домам расходимся. Мы сейчас по Дзержинской, там рядом. Ты давай через дворы, — решил Орех.
— Ну, гут! Тогда до завтра! Они обнялись и разошлись…
Удар был страшным. Кум, как оглушенный на бойне бык, упал на колени и сделал попытку подняться, но тело не подчинилось, будто многопудовая плита придавила его и гнула к земле, а земля уходила изпод ног и вдруг стала с бешеной скоростью вращаться, меняясь местом с небом, потом все слилось в один сплошной круг, который стал быстро уменьшаться, превращаясь в черную точку. Сознание померкло, и он распластался на снегу темного полупроходного двора, рассыпая розовые пряники и окрашивая снег кровью, не дойдя двух шагов до невысокого кирпичного забора, через который он собирался перемахнуть легким кошачьим касанием, чтобы через минуту быть дома.
— Готов! — сказал мужик в фуфайке, склонившись над Кумом.
— Ну вот, а говорили, здоровый! — другой, в полупальто с кроличьим воротником, сплюнул сквозь зубы: