Моя Шамбала

— Кто твой зуб вылечил? Вовец. За три минуты все прошло.

— А это неизвестно, вылечил или так совпало, что сам прошел, — уже спокойно произнес Третьяков. — Комсомолец этой чепухе не должен верить. В Уставе что сказано? — Женька Третьяков взял Устав, открыл и на этот раз быстро нашел нужное место: «Вести решительную борьбу со всеми проявлениями буржуазной идеологии, с тунеядством — ну это ладно, вот — религиозными предрассудками, различными антиобщественными проявлениями и другими пережитками прошлого».

— Ну и какие же ты видишь антиобщественные проявления в том, что Вовец тебе зуб вылечил? — с усмешкой спросил Пахом.

— Я считаю, что спор бессмысленный. Давайте спросим у Анохина, что он думает о религиозных предрассудках и буржуазной идеологии, и будем голосовать. Если большинство «за» — принимаем, «нет» — значит, нет, — поставил точку разумный Богданов.

Я чувствовал себя так, будто меня вывернули наизнанку и теперь скребком скоблят внутренности, задевая живые нервы и проводя железом по голым костям.

— А что я думаю? — вяло ответил я. — Тоже, что и вы. Как всякий нормальный человек я принимаю нашу идеологию и не принимаю буржуазную. Только при чем здесь идеология? Гипноз — это наука. Гипнозом лечат во всем мире, и есть люди, обладающие даром гипноза в большей или меньшей степени. А энергетическими способностями обладают все люди. Только у разных людей они разные. Это как память: у кого она есть, у кого ее нет, но память можно развить. Всё это — общенаучные факты. И ничего здесь буржуазного нет.

— А как же предметы, которые ты двигаешь глазами? — больше по инерции спросил Женька Третьяков.

— Ну, это когда получается, когда нет! — соврал я. — И это тоже особый вид энергии.

— Но у меня-то не получается? — пожаловался Третьяк.

— Тренируйся! — насмешливо сказал Пахом.

Проголосовали за меня все, кроме Женьки Третьякова.

— Я остаюсь при своем особом мнении, — упрямо стоял на своем наш единогласно избранный комсорг. — Это мнение я как комсомолец буду вынужден отстаивать в райкоме ВЛКСМ…

Отец, выслушав мой рассказ о комсомольском собрании, нахмурился и сказал:

— Видно, придется вмешаться, а то этот ваш принципиальный Третьяков так твою биографию сдуру подпортит, что потом ни в один ВУЗ не поступишь.

Глава 22

Ощущение чужой беды. Снова Орех с Кумом. Получка. В кафе «Огонек». Китаец. Гибель Кума.

Перед сном я читал «Записки о Шерлоке Холмсе» Конан Дойля и вместе с доктором Ватсоном пытался проникнуть в тайну логики великого сыщика, восхищаясь его дедуктивным методом. «Вы приехали утренним поездом». «Разве вы меня знаете?» «Heт, но я заметил в вашей левой перчатке обратный билет. Вы рано встали, а потом, направляясь на станцию, долго тряслись в двуколке по скверной дороге?» Дама сильно вздрогнула и в замешательстве взглянула на Холмса. «Здесь нет никакого чуда, сударыня»… «Так откуда вы это знаете?» «Я вижу это, я делаю выводы. Например, откуда я знаю, что вы недавно сильно промокли и что ваша горничная большая неряха?» «Дорогой, Холмс, — сказал я, — это уже чересчур. Вас, несомненно, сожгли бы на костре, если бы вы жили несколько веков назад».

Вдруг буквы начали сливаться в одно темное пятно, в глазах померкло, и будто в голове взорвалась маленькая бомба: мерцающие точки разлетались с бешеной скоростью во все стороны, и на меня стало наплывать белое безжизненное лицо Кума. Это длилось доли секунды и пропало так же внезапно, как и возникло. Потом я еще какое-то время читал, но меня не покидало неприятное ощущение, что где-то рядом чужая боль, и все ждал видения, но больше ничего не произошло, только раз еще, когда я уже засыпал, я увидел пустые глазницы, те, какие я видел в тот день, когда Кум на спор тащил бревно.

Может быть, какими-то неизвестными путями мой мозг считал некий ход жизненного цикла Кума и теперь, помимо моей воли, выдает информацию о его жизни или смерти?.. Да, смерти! Я уже не сомневался, что Кума нет в живых…

О смерти Кума мы узнали на следующий день. Улица оживленно обсуждала бесславную кончину Геркулеса, дополняя каждый рассказ новыми фактами и домыслами. С трудом верилось, что Кума можно было вот так просто лишить жизни. Но я знал то, чего не знал никто. Я «видел», как убили Кума…