Студент

На обратном пути я встретил Аликпера Мухомеджана.

— Володька! — бросился ко мне Алик. — Ты?

Он искренне по-детски обрадовался встрече и стал тискать меня в объятиях.

— Я, кто ж еще! — смеялся я.

— Это надо отметить, — решил Алик. — Идем ко мне. У меня мясная окрошка приготовлена, будто тебя ждала, и к окрошке тоже есть.

— С конинкой? — улыбнулся я, вспомнив давнюю историю, когда Алик угостил нас: Монгола, Витьку Мотю и меня картошкой с жареным мясом. «Говядинка?» — спросил Витька, за обе щеки уплетая не частое в то время для нас мясное лакомство. «Конина», — простодушно ответил Алик, после чего Мишка Монгол опрометью выскочил из-за стола и побежал во двор, а Алик с недоумением смотрел на нас и никак не мог взять в толк, а в чем, собственно, дело.

— А что конинка? Мясо как мясо. Ты же ел? — Алик смотрел на меня наивным детским взглядом.

— Нет, Алик, дело не в этом. Я еще не виделся с матерью. Сейчас побегу к ней, а вечером увидимся.

— Ну, ладно, Вовец, смотри, ты сказал, — Алик явно остался недоволен моим решением.

— Да, — остановил меня Алик. — Монгол в прошлом месяце приезжал на своей машине. Тебя вспоминали.

— У него машина? — удивился я.

— Так он же после смерти матери дом продал. Вот и купил. Мы вспомнили старые времена и махнули в совхозный сад за яблоками. Набились в машину: я, Самуил, Изя Ваткин, да еще Вовку Мотю прихватили, чтоб на шухере стоял.

— Ну, дурные, — засмеялся я.

— Конечно, дурные. На обратном пути нас постовой остановил на перекрестке, как поворачивать на Герцена, за нарушение правил. Мишка штраф заплатил больше, чем стоили яблоки, которые мы набрали…

Мать встретила меня тепло и со слезами и попеняла:

— С поезда, небось, сначала к друзьям пошел? Приехал-то утром, а сейчас обеденное время. Ну, хорошо хоть к обеду как раз поспел. Голодный? Сейчас Константин Петрович придёт. Он на обед домой ходит, работа рядом.

Мне не хотелось говорить, что я был не у друзей, а на старой квартире. Я промолчал.

Пришел КП, и мы уселись за стол. Мать достала графинчик с водкой. Мы выпили с отчимом по рюмке, а мать стала потчевать меня вкусной домашней едой, от которой я уже отвык. Мы ели окрошку, густую от изобилия в ней ингредиентов, включая мясо, яйца, и обильно заправленную сметаной, селедку с круглыми колечками лука и политую подсолнечным маслом, домашние котлеты пополам из говядины и свинины и картошку, а также салат из помидоров и огурцов. Съесть это все оказалось совершенно невозможным, и я удовлетворился салатом, тарелкой окрошки и котлетой. Мать, как ей положено, стала сокрушаться по поводу того, что я потому худой, что ничего не ем. Отчим заступился:

— Зря ты, Шур, парень совершенно нормально упитанный. Что ж ему с животом ходить? — и он двумя руками потряс свой заметно свисающий животик.

За столом КП расспрашивал меня об учебе, спросил, хватает ли денег, которые они с матерью присылают. Мать упрекнула, что я не пишу писем. На все это я отвечал скупо и неохотно, понимал, что это обижает и мать, и отчима, но не мог переломить себя. С тех пор, как умер отец, и мать вышла замуж, хотя и за достойного человека, которого мы хорошо знали, более того, друга отца — между мной матерью словно выросла невидимая стена. Она разделила нас и похоронила возможность доверительных отношений. Во мне как-то сразу и стойко утвердилось чувство, что это теперь не моя, но чужая семья.