— Я сниму вашу боль, — мой голос приобрел металлические нотки, и я уже не был собой, не был властен над собой. Меня вела уже сила, которая могла подчинить другого человека. — Смотрите на меня. Вы слышите только меня и подчиняетесь только моему голосу.
В такие мгновения я физически ощущал импульс своей воли.
Декан обмяк, глаза его как-то потухли. Я не считал до десяти, как обычно делают многие гипнотизеры, вводя в состояние гипнотического сна свой подконтрольный объект. Я мог бы вообще не подавать голосом какие-то команды. Все обстояло проще: я знал, чего хочу, мой мозг подчинялся мне, только мне какому-то другому, и подчинял чужую волю. Все отступило на задний план. Я перестал видеть окружающие предметы, я видел только лицо декана. Он был в полной моей власти, и я приказал:
— Позвоните секретарше и скажете, чтобы она никого к вам не впускала.
Михаил Александрович послушно выполнил приказ, сняв телефонную трубку, и деревянным голосом попросил пока к нему не входить. Я подошел и сделал несколько пасов над его головой, больше уделяя внимание области затылка, где особенно пульсировали красные сгустки. Свечение постепенно выровнялось и стало прозрачно-голубоватым. Красные сгустки растворились.
Когда я помог в свое время освободиться от головной боли Лике Токаревой, мне это стоило достаточных усилий. Тогда я еще не обрел вновь ту силу, которой я обладал до болезни. Сейчас все вернулось, и я мог бы просто, в течение двух минут снять головную боль Михаила Александровича без всякого гипноза, но тогда мне пришлось бы потратить время на долгие объяснения, чтобы преодолеть его недоверие, и он разрешил бы мне эксперимент над собой.
— У вас больше не болит голова. Вы чувствуете прилив сил и у вас хорошее настроение, — пожелал я, провел рукой перед глазами декана и пошел на свое место.
Михаил Александрович несколько секунд сидел молча, как-то по-детски хлопал ресницами, потом сказал:
— А что происходит?
— Голова болит? — спросил я.
— Совершенно не болит, — удивленно отметил Михаил Александрович и зачем-то даже постучал пальцами по голове.
— Это вы? Гипноз? — в голосе его угадывалось недоверие.
Я вкратце рассказал о своем умении снять боль с помощью бесконтактного лечения руками, но не вдавался в подробности.
— Что же вы так вот просто взяли и ввели меня в состояние гипноза, а я даже пикнуть не успел?
Теперь он смотрел на меня насторожённо, хотя весь вид его говорил о расположении ко мне. В его голове мелькнула мысль, что человек, обладающий такими гипнотическими способностями, может быть в чем-то опасен, и колебался, не зная, как на это реагировать. Я счел нужным успокоить его, коротко рассказав о болезни отца и о том, как я лечил дочь генерала КГБ.
— Знаете, Михаил Александрович, — сказал я. — Есть какой-то внутренний запрет, которому я подчиняюсь, и я уверен, что никогда не смогу переступить ту грань, за которой начинается зло. И это что-то выше меня.
Не знаю, насколько это все его убедило, но декан вдруг сказал:
— Пишите заявление и оформляйтесь, как это положено. Я подпишу.
— Спасибо! — обрадовался я и, обнаглев, спросил:
— Михаил Александрович, у меня еще две просьбы.