В ту минуту башмачник силой втолкнул Якова в дверь.
— Что тебе? — строго спросил старый барин.
— Карлушка-с пришел, — проворно отвечал Яков, стараясь притворить за собою дверь, в которую порывался башмачник.
— Ну, пусть подождет, — сказал барин и обратился к повару: — Ну-с, Артамон Васильич, вы как думаете: на сколько еще можно утучнить? а?
Повар, не отвечая, открыл крышку корзинки и с трудом вытащил оттуда индейку, страшно жирную. Она тоскливо била крыльями, глупо разевала рот и после страшных усилий сипло прокудахтала в то время, когда повар глубокомысленно щупал, а барин нежно осматривал ее и поглаживал с лукавой улыбкой.
— Славная птица, славная! ну, а когда она ввезена в Европу и кем? а, небось, опять забыл?
— Нет-с не забыл! — отвечал повар с усмешкой. — Помню-с, Сергей Васильич!
— Ну-ка, скажи!
Между тем башмачник рвался вперед, а Яков заслонял ему дорогу. Наконец башмачник неожиданно присел и, вынырнув из-под руки Якова в комнату, остановился с потупленными глазами перед господином Тульчиновым, позабыв даже поклониться ему.
— Что случилось? — с участием спросил Тульчинов, увидав бледное лицо башмачника.
Башмачник молчал; слезы душили его.
— Не обидел ли кто тебя? а?
Башмачник закрыл лицо руками и глухо зарыдал.
Присутствующие переглянулись. Старик молча указал повару и лакею на дверь и, когда они удалились, обратился к башмачнику.
— Ну, скажи, что с тобой случилось? — спросил он ласково.
С рыданием сильнее прежнего башмачник кинулся в ноги Тульчинову и произнес:
— Заступитесь, спасите сироту, спасите.
— Успокойся, братец, — сказал старик, приподнимая башмачника, и на добрых глазах его, показались слезы. — О чем плакать? лучше расскажи, что с тобою случилось.
Собравшись с силами, башмачник, как мог, рассказал несчастие, постигшее Полиньку. При имени горбуна Тульчинов заметил презрительно:
— Знаю я его: негодяй отъявленный!