Тульчинов усмехнулся.
— Заброшен? Ты, пожалуй, скажешь, что и деньги, которыми ты набил свои карманы в их доме, были тоже заброшены.
— Вы, кажется, изволите знать, — отвечал горбун, сдерживая злость, исказившую его лицо, — что не я, а, напротив, у меня было взято.
— Я чту память…
— Замолчи и не трудись высчитывать свои добродетели, которых ты никогда не имел! — сказал Тульчинов и, указав на портрет, повелительно прибавил: — Чтоб завтра же он был отослан по принадлежности!
Тульчинов прошелся по комнате, остановился перед горбуном и, не спуская с него глаз, спросил:
— Скажи, зачем ты держишь у себя девушку?
— Какую девушку?
— Ты не знаешь? ну, я скажу тебе: ту, которую подлым обманом завез в свой дом. Говори, где она?
— Вот как справедливы все ваши обвинения, — отвечал горбун. — Обмана никакого не было, девушку я не увозил. Она точно была здесь… по доброй воле… и уехала, когда ей вздумалось. Теперь она давно дома.
— Лжешь! она у тебя: со вчерашнего дня ее нет дома.
— А если и нет, чем же я виноват? Может быть, она у кого-нибудь ночевала, — с цинической улыбкой прибавил горбун.
— Ты гадок! — сказал Тульчинов.
— Вы точно знаете, что ее нет дома? — спросил горбун, в лице которого появилось легкое беспокойство.
— Говорю тебе, что знаю. Сегодня в десятом часу мне пришли сказать.
— В десятом часу? — повторил горбун встревоженным голосом и стал рассчитывать по пальцам. — Не может быть! Впрочем, — прибавил он спокойнее, — она, верно, у Кирпичовой.
— Лжешь, лжешь! — вскрикнул башмачник, вбежав в комнату и кидаясь к горбуну. — Ее нет у Кирпичовой. Она у тебя, у тебя! Говори, где она спрятана?
Горбун побледнел.
— Постой, не кричи! — сказал он повелительно, схватив руку башмачника. — Отвечай мне: ты точно знаешь, что ее нет у Кирпичовой?
— Да, да! Кирпичова сама приходила к ней, искала ее. Я работал, — она пришла, бледная…