Долгий путь скомороха. Книга 2

22
18
20
22
24
26
28
30

Ратмир вздохнул, начиная подозревать, что игуменья вознамерилась с его помощью решить ещё какие-то свои трудности, но промолчал.

– Сам знаешь, что монастырь наш особенный, царский. Сам государь-батюшка наши интересы блюдёт и его жалование служит основным средством для содержания монастыря. И всё у нас, казалось бы, должно было быть хорошо. Да вот стала я в последнее время замечать, что человек, ответственный за пожертвования прихожан, вклады при пострижении, вклады доброхотных жертвователей, стал пошаливать. Или – стала пошаливать. Потому как монахиня это наша.

– Это как – пошаливать?

– Я ведь в сторонних денежных вспомоществованиях в обитель не больно сильна, Ратмир.

– Что значит – сторонних?

– Это значит, что любой из наших монахинь могут жертвовать деньги её родственники либо хорошие знакомцы. Делают богатые вклады вдовицы и девицы, желающие принять подстриг, да и завершить здесь свой земной путь. Вон Мирослава наша тоже свои вклады уже сделала. Осталось ей самую малость до пострижения, а тут ты, откуда ни возьмись, – неожиданно сверкнула на него глазами игуменья Евникия и тут же вновь зашептала: – Свой вклад деньгами, домами, земельными угодьям да драгоценностями может сделать любой. Это мы и называем сторонними вкладами.

– Должен быть человек, который все эти вклады куда-то вписывает и ведёт им учёт, – также тихо ответил ей Ратмир.

– А я тебе что говорю?! Я и говорю, что мне стало казаться, что человек, ответственный за учёт, и стал в эти доходы свою лапу запускать. Допустим, обычная плата при поступлении в монастырь пять рублей. А состоятельная постриженница может дать и поболее. Так сестра-то эта в книгу пять и пишет, а остальное себе в карман кладёт. Или запишет в приходную книгу пожертвование от какого-нибудь боярина, так и запишет же только то, что сама посчитает нужным. А остальное через каких-то людишек к нечистым на руку торговцам отправляет.

– Так если ты, матушка игуменья, всё про то знаешь, то почему не сообщишь своему начальству? – удивился Ратмир.

– Я же тебе и говорю, Ратмир, что мало чего смыслю в приходо-расходных книгах. Да и она старается не давать их мне. Всё разные предлоги ищет, чтобы не показывать.

– А я-то чем тебе могу помочь? – ещё больше удивился Ратмир.

– Смышленый ты очень, говорят. Да и человек государственный. Она с тобой не посмеет лишний раз чихнуть, не то, что накричать, да и за дверь выставить, – огорчённо прошептала игуменья. – У меня нет пока никаких доказательств её противоправности. Она же все бумаги пишет так, что и комар носу не подточит.

– Так она тебя и за дверь выставляла?

– Было дело, – вздохнула игуменья. – Два раза было и оба раза, когда я у неё эти книги спрашивала. А шалит она так безнаказанно, потому что дядя ейный кумом приходится государеву стольнику.

– Даже и не знаю, что тебе ответить, матушка Евникия. У меня ведь и своих дел полно. Вон дьяк Лаврентий от меня известий ждёт уже второй день, а я ещё и с людьми толком не переговорил, – озабоченно покачал головой Ратмир.

Игуменья опустила глаза, помолчала и вздохнула: – Ну, ладно. Так и быть, оставайся пока у Мирославы. Но только ты мне за это обещай помочь в моём деле. А я тебе в сыске по убиенным послушницам всё, что потребуется, по полочкам разложу.

Ратмир закрыл лицо ладонями и залился в беззвучном смехе.

– Что такого смешного я тебе сказала?! – вздернула редеющие брови игуменья.

– Ничего, матушка Евникия, ничего, – убирая ладони от раскрасневшегося лица, сдавленным голосом проговорил Ратмир. – Значит, говоришь, что я могу пока здесь остаться?

– Оставайся уж. Что тут с вами поделаешь, – ворчливо произнесла она. – Да только теперь не забудь о своём обещании-то.