Двор. Баян и яблоко

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ах, спеть бы! — горячо сказала Липа и чистым, свежим голоском начала:

Смело, товарищи, в ногу. Духом окрепнем в борьбе!..

Сначала Степан, а потом ребята-школьники подтянули ей, и наконец получился целый хор, правда не очень складный, но зато каждый пел от души, во весь голос. Даже Финоген, сдвинув картуз на макушку, выпевал дребезжащим тенорком:

Вышли мы все из народа, Дети семьи трудовой…

Демид посмотрел было с усмешкой на растроганно-веселое лицо Финогена и вдруг сам запел густым басом:

Братский союз и свобода — Вот наш девиз боево-ой!..

Шествие повернуло в переулок, откуда дорога выходила прямо к полям.

Когда трактор сошел с проселка и вонзил все свои колеса в комковатую, затвердевшую землю паров, толпа вдруг затихла. Все неотрывно следили, как машина все шла и шла, поднимая большие пласты земли, которые, покорно поблескивая свежими срезами, бугристыми полосами вставали за трактором. Он шел все дальше и дальше, а люди, будто теперь уже окончательно уверившись в его силе, заговорили громко и, забыв старомужицкий обычай, не таясь показывали свое радостное удовлетворение и надежду.

— Слышь-ко, Степан Андреич… — вдруг произнес Демид, дернув Баюкова за рукав и отводя его в сторону. — Слышь-ко, что я тебе скажу…

Демид медленно, торжественным движением поднял руку и указал на трактор, который, уходя все дальше вперед, смешивал вековечные межи и полоски.

— Все вышло, как сказывали вы оба — волостной секретарь и ты… Что было обещано советской властью, то и дадено.

Он приблизил к Степану освещенное радостью лицо и произнес тише:

— Откроюсь тебе, как на духу… Я хоть и пошел в товарищество-то, а сам все чего-то побаивался, душа тайком все с чего-то побаливала… А ныне, гляди, уже ничего не боюсь.

Корзунины наблюдали за шествием сначала из чердачного окна, а потом спустились вниз и уже близко увидели всех, когда трактор проходил по переулку мимо их плетня.

Маркел стоял за толстым стволом старой корявой березы и молча глядел на улицу. Уже все прошли мимо, и только дымок трактора, как прозрачное сизоватое крылышко, взлетал вдали над колыхающимися, как волны, головами и плечами людей, — а Маркел продолжал неподвижно стоять на месте.

— Тятенька… что ты? — робко окликнула его Прасковья.

Свекор, не удостоив ее и взглядом, мрачно приказал сыновьям:

— Айда, поглядим… а вдруг споткнется где эта чертова машина?

Матрена высунулась было вперед:

— Тятенька, надо уж за стол садиться… варево кипит…

— За стол, за стол! — передразнил Маркел. — Тут нашего брата прямо на стол кладут, под божницу… Во-он она, погибель наша, дымит, тарахтит… — и он крючковатым темным пальцем ткнул перед собой, в ту сторону, откуда слышался ровный рокот мотора.

— Айда! Поглядим.

Когда мужчины ушли, Матрена стала громко жаловаться: