Баюков перевалил через порог горницы расписной деревянный сундук. На миг, морщась, как от боли, глянул на голубые, малиновые и сиреневые цветы, будто для веселья и счаться на многие годы раскиданные по зеленому полю. Потом шумно выдохнул:
— Вот!.. Берите!.. И… уходите скорее.
Но Матрена и не собиралась торопиться. Разглядывая каждую вещь, словно все добро в сундуке принадлежало не Марине, а ей, корзунинская сноха обстоятельно складывала все в сундук, уминала ловкими руками, а сама выпытывала у Степана:
— Что ж теперь будет-то, Степан Андреич? Как о бабе теперь прикажешь думать? А?
Баюков, стоя спиной к ним, пожал плечами и, не оборачиваясь, сурово ответил:
— Пока моя была — думал. К другому ушла — мне дела нет.
Матрена опешила:
— Как тоись дела нет?
— А так, нет — и все Пусть другой кто думает.
Матрена сердито подмигнула Марине: ну-ка, скажи-де, припугни. Но Марина стояла, не чуя ног; сердце колотилось часто и глухо: вот стоит у порога, как чужая, — а давно ли двигалась тут по-хозяйски, властвуя над каждой вещью, над каждым углом?.. Так бы вот и пошла и домесила квашню, поставила бы на печь, прикрыла, стала бы, в ожидании пахучего пухлого теста, готовить клетку в печке, подмела бы до блеску чугунный шесток…
Матрена снова подмигнула ей, но Марина только прерывисто вздохнула, потопталась на месте и продолжала молчать.
Матрена, все еще уминая в сундуке, не отставала:
— Я считаю, что дома или не дома человек, а пить-есть ему надо…
Степан повторил равнодушно:
— Правильно, есть-пить надо.
— Вот и сам говоришь: надо. А что твоя баба есть будет?..
— У меня ела, и у Пла… у другого тоже будет.
— Откуда же это будет-то?.. Без никакого живого надела человек куска сухого не добудет, сам знаешь… Бабе надо с чем-то жизнь сызнова начинать… Ты хоть бы ей корову отдал…
— Что-о? Ко-рову-у?
Гневное, жарко вспыхнувшее румянцем лицо Баюкова повернулось к ним. Степан крупно шагнул, наступая на Матрену.
ebooksa