— Взялись за справедливое дело, так надо его вперед двигать, — строго выговаривал Финогену Демид Кувшинов. — На том я утвердился, того и от Баюкова желаю. И зря ты меня и других людей к нему не допускал: «Погодим да обождем, пожалеем да посочувствуем…» Тьфу! Даже зло берет, что тебя мы послушались.
— Ох, господи! — расстроенно вздыхал Финоген. — Да что ж всамделе, посочувствовать хорошему человеку нельзя, когда у него на дворе этакое несчастье стряслось? Хоть кого возьми — легко ли такое переносить? Верил человек жене, как своей душе, а жена этакий обман да разор устроила! Небось, случись бы такое с тобой, тебе бы тоже не до людей было.
— «Не до людей»! — сердито передразнил Демид и даже приостановился, стукнув оземь палкой. — А ежели люди эти поверили Баюкову, пошли за ним, как за передовым… как же это можно ему о нас не помнить?! А?
— Да ведь только на время, пока сердце у человека успокоится… — бормотал Финоген.
— Насчет сердца — это как ему там угодно, а дело забывать не смей! — и Демид грозно посмотрел вперед, в сторону баюковского дома. Потом, морщась и тяжело передвигая больные ноги, направился к Баюкову. — Гляди на меня, Финоген Петрович… уже мне бы вроде, по всем законам, лежать на печке можно, а я не сдаюсь, потому как злой я до дела… и другому спуску не дам… Ты говоришь: время да покой… А время-то ведь идет, за собой заботу несет. Уж ежели мы решили тоз образовать, так, значит, надобно ныне же людей, тягло и всякое прочее к севу готовить… Ведь нам трактором обещают вспахать… Чуешь ты это?
— Еще бы, этакое знаменитое дело!
— Так вот, я тебя упреждаю, буду я сейчас с Баюковым так беседовать, будто ни о каком его семейном злосчастье и знать не знаю. Там пусть он сам управляется, а общественное дело — наперед всего!
Придя к Баюкову, Демид немедленно приступил к деловой беседе, и действительно с таким видом, будто решительно ничего не знал о недавних событиях на баюковском дворе.
— Вот, Степан Андреич, новый список тебе показываем, еще объявились желающие вступить в наше товарищество. Ha-ко, прочти.
Степан взял список и невольно улыбнулся: в списке он увидел фамилии тех своих односельчан, которые сначала недоверчиво и даже насмешливо отнеслись к его пропагандистским речам о пользе тозов для крестьянства.
— Ага! Дошло-таки до них! — довольно сказал он, и его осунувшееся лицо вновь осветилось улыбкой удовлетворения. — Значит, нашего полку прибыло!
— А ведь ты, Степанушко, того и хотел, — ласково сказал Финоген. — Ты все говаривал: «Эх, людей бы нам побольше!» Вот они, люди-то, и пришли…
— Люди-то пришли, — повторил Демид и метнул в сторону Финогена суровый взгляд, — да ведь ими заниматься надо.
— Конечно, конечно, — торопливо согласился Степан. — Надо все разъяснить людям. Это я сделаю.
— Вот тебя мы об этом и просим, — продолжал Демид. — Завтра вечером к тебе народ желает прийти, поговорить.
— Завтра? — тревожно переспросил Степан. — Нет, завтра к вечеру я еще не вернусь из города.
— А ты отложи… городское-то свое дело, отложи, — посоветовал Демид, испытующе глядя на Баюкова.
— Нет, отложить никак невозможно, — упрямо произнес Степан, и лицо его потемнело.
— Это что ж… насчет твоих семейных дел? — медленно и неохотно спросил Демид.
— A-а… да разве только семейное тут дело? — вскинулся Баюков, и лицо его исказилось, словно от боли. — Дошло до меня, что Корзунины на суде хотят меня извергом выставить, словом — опозорить… Как же я могу сложа руки сидеть?
ebooksa