Двор. Баян и яблоко

22
18
20
22
24
26
28
30

Он разогнулся и — чего еще никогда не бывало — глянул прямо в глаза корзунинским снохам.

— Мы на вас день-деньской работаем, а не только что доброго слова, куска хлеба досыта не видим.

— Да ты что это рот разинул! — окрысилась было Матрена, но Платон опять прервал ее:

— Вот я с самого раннего утра, спины не разгибая, работал, а еще ни ложки варева не дали мне… Зато собаке, — Платон кивнул в сторону собачьей будки, — уже дважды в плошку щец вчерашних подливали… Так, выходит, даже наравне с собакой вы нас не кормите…

— Да уж ладно, ладно — уступчиво сказала Прасковья. — Щи в печке стоят, выну вот… и принесу тебе сейчас.

— Вот и ешь, хоть подавись!.. — выпалила Матрена и тут же замолкла — так вдруг посмотрел на нее Платон.

Он успел уже пообедать, когда с поля приехала Марина. Корзунинские снохи, едва взглянув на нее, сразу почуяли, что она привезла с собой необычные вести.

— Где шаталась? — хмуро спросила Матрена.

— Искала… Приехала на пашню, а там нет никого — ни людей, ни лошади… Поехала туда-сюда… потом нашла… обед отдала… — торопливо рассказывала Марина, но в усталых ее глазах, словно приглушенный огонь, вспыхивали робкие искорки какого-то нового выражения.

— Что было-то? — улучив минутку, шепнул Марине Платон.

— Потом скажу! — и она беспокойно блеснула глазами.

Вскоре, гораздо раньше обычного, вернулись с поля Маркел и сыновья. Тяжело топая по лестнице, Маркел гулко стонал, подвывая, как раненый зверь.

— Тятенька, тятенька… — беспомощно бормотали бородатые сыновья, суетливо поддерживая его под локти.

— Прочь! — взревел Маркел, оттолкнув их руки, грузно ввалился в кухню и грохнулся на широкую скамью у стены. Все со страхом смотрели на его мертвенно бледное лицо с горящими, как угли, глазами.

— Отрезали! — наконец прохрипел он. — Наши полоски, что у речки, отрезали-и!

— К-кто? — заикнулась Прасковья.

— Тоз!.. Все этот растреклятый тоз!.. — прогудел Андреян.

Маркел сидел, закрыв глаза, привалясь спиной к стене и слабо опираясь ладонями о скамью.

Сыновья и снохи переглянулись в молчаливом понимании: лучше так и оставить старика, пусть отдышится. А сами тихонько вышли во двор, где мужья и принялись рассказывать женам, что произошло на пашне.

Не подозревая ни о чем, братья поджидали отца. Он появился перед ними, размахивая дробовиком, похожий на сумасшедшего. По его приказу сели на лошадей и поехали следом за волостными бричками. А впереди всех ехала подвода, на которой сидели Степан Баюков, Финоген Вешкин и Демид Кувшинов. По проселку, кроме того, шли и ехали десятки односельчан. Маркел принялся громко убеждать «не быть дураками безмозглыми», «не поддаваться антихристам», не позволять им «трогать божью землю». Одни просто отмахивались от него, другие насмехались, а третьи, оскорбленные им, отвечали бранью. На развилке полевых дорог, где был проведен митинг, Маркел, снова обозвав всех «антихристами» и совсем разъярясь, схватил было дробовик, но сыновья вовремя успели вырвать из его рук старое ружье и спрятать на подводе под охапкой сена. Тогда Маркел начал дурным голосом всем угрожать: уж если «беззаконие» начато, так пусть оно творится подальше от его пашни, а всякого, кто посмеет приблизиться к его полоскам, он встретит «по-свойски» и проклянет такими страшными словами, которые каждому «беззаконнику» принесут несчастье.