Уходя, он торопливо пообещал:
— Ужо вот зайду к тебе.
Демид приостановился, тяжело вздохнул и сказал мрачно:
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
Степан задрожал всем телом, схватился за голову — и увидел Жерехова. Тот стоял в тени крылечка необычно тихий, засунув руки в карманы легкого светлого пиджака, на котором празднично поблескивал боевой орден Красного Знамени.
Степан растерянно взглянул на орден и бессильно всплеснул руками, не зная, что сказать и что дальше делать.
— Д-да-а… какие дела-а! — наконец с расстановкой произнес Жерехов, надел фуражку и пошел к воротам.
— Николай Петрович… да что ж это… — заговорил было Баюков, но Жерехов тут же остановил его:
— Погоди. Не сейчас, а несколько позже поговорим. Пока же обдумай все, что здесь произошло.
Степан почему-то не посмел выйти на улицу проводить секретаря волостной партячейки. Стук отъезжающих колес невыносимой болью отозвался в его сердце.
Он остался один, оторопело оглядываясь по сторонам и будто не узнавая своего недавно такого праздничного двора.
Кольша, бледный и дрожащий, робко высунулся из дверей дома.
— Что? Испугался? — глухо спросил Степан, и нестерпимая обида, гнев и боль охватили его.
— Будь они прокляты, корзунинское племя! Не люди, а какой-то яд, гниль, мерзость!.. Неужто не поняли люди, что старый подлец выслеживал меня и нарочно пришел срамить? И ведь добился своего: ушли мои гости, смутились… Да неужто всамделе по его, по-корзунински вышло? Неужто из-за его подлой провокации люди меня уважать перестанут… меня, передовика советской деревни?.. Нет! Шалишь!.. Я свою правду докажу, докажу!.. Верно ведь, Кольша?
Младший брат растерянно развел руками.
— Да уж, наверно, так оно и есть, Степа.
— Эх, зелен ты еще малый-неудалый, — усмехнулся Степан. — Липа, вы где? — крикнул он.
Домовница что-то неразборчиво ответила ему.
— Вы здесь, Липа? — повторил он, войдя в кухню, и замер на месте: Липа стояла спиной к нему, плечи ее вздрагивали.
— Липа! Что такое? — испугался Баюков. — Что случилось?.. Да скажите же… Липа!