Колокол

– Может, вы от стресса всё забыли?

– Если бы всякий раз я терял память от стресса, то не помнил бы ничего! В этом доме никогда не было покоя. Нет, здесь что-то другое… Что-то другое, Люсинда, – он почесал щетинистый подбородок. – Кто-то подослал его, кто-то из тех людей. Ты видела дохлую птицу и простреленные часы, ты видела?

Люсинда знала, что этим всё и кончится. Фабьен прикладывался к спиртному каждый день, немудрено потерять рассудок.

– Мне нужно зайти к Жоэлю, месье, – сказала она и, поставив кастрюлю на стол, пошла на второй этаж.

Фабьен Лоран что-то ещё говорил про птиц, про часы, про колокол, но никто его больше не слушал.

Лес звал своим гулом и тягучей промозглостью, поглощая каждого, кто входил в него. Ребекка осторожно перешагивала через сломанные ветки, боясь разбудить шорохом что-то, что так долго спало и в лесу, и в ней самой. Она так давно не была здесь, так давно не смотрела в его дремучие заросли, с тех самых пор, с того самого дня…

Она и сейчас не пошла бы, так и осталась бы в доме вместе с Жоэлем, делая всё, чтобы он заговорил, боясь, что это когда-нибудь случится. Она ловила его взгляд, она хотела, чтобы он посмотрел на неё, – и в то же время боялась этого хотеть. Сейчас в нём не было ни обиды, ни осуждения; во взгляде Жоэля не было ничего, кроме пугающей глубины, застывшей в бесконечности. Как-то ей приснилось огромное озеро, промёрзшее до глубин; глаза Жоэля были такими же, прозрачными и замерзшими.

Ребекка куталась в тонкую кофту, то и дело оглядываясь по сторонам. Особняк уже не было видно, лес давил своей тяжестью, ветви острыми пальцами звали за собой. Ей хотелось развернуться и убежать, но она лишь застыла на месте. Что-то жгучее подступало к сердцу, застилало глаза, отдавало в висках, превращаясь в удушающий жар. Ребекка сама стала жаром, она горела стыдом.

В кустах высокого папоротника сидел Жоэль, в синих шортиках и белой рубашке. Он копался в земле и что-то настырно искал. Ребекка знала что.

– Здесь нет никаких сокровищ, Ребекка, – крикнул мальчик и вылез из кустов. – Ребекка, ты где?

Он звал её и звал, и бегал вокруг папоротника, потом побежал в глубь леса и больше не выходил из него.

Ребекка хотела побежать за ним, хотела крикнуть, что она здесь, обнять, уткнуться в его макушку, целовать его щёки и больше никогда не отпускать, но ноги её не двигались с места, только земля бежала под ними, унося всё дальше и дальше её от него. Жоэля найдут ближе к ночи, полуживого, с распухшей ногой…

Ветер сдувал с плеч тонкую кофту, поднимал платье, путал все её волосы. Ребекка уже не куталась, не защищалась от холода; холод был в ней самой, трескучий, разрывающий на части. Она не слышала ни ветра, ни шума деревьев, ни стука колёс о промозглую землю, не ржания чужих лошадей, ни быстрых нервных шагов, приближающихся к ней.

– Эй, ты, – крикнул кто-то, но будто не ей, будто не здесь, не рядом. – Эй, ты, – повторил опять кто-то, – скажи старику, что земля эта наша. Пусть отдаёт долги, ты поняла? Фабьен всё проиграл!

Ребекка молчала, только издали до неё доносились неполные фразы, непонятные обрывки слов.

– Ты его дочь? – Голос приблизился. – Говори же! – Наклонился над ухом, стал неровно дышать. – А ты ничего такая, хорошенькая, – засмеялся он.

Ребекка очнулась, хотела вскрикнуть, но было уже поздно. Грубая сила толкнула её на промозглую землю, она ударилась головой, платье шуршало, задрался подъюбник. Ребекка увидела чужие глаза.

29 глава

Я проснулся от запаха навоза и какой-то кислятины. Никак не мог открыть глаза. Что-то кололо в спину, что это, чёрт возьми… Я залез за поясницу и вытащил из-под себя ломкое, грязное сено. Оно всадило мне пару заноз. Откуда на кровати Фабьена сено? Или я не…

Соскочив с лежака, я угодил в стоящую рядом посудину, полную вонючей жидкости, чуть не шмякнувшись в неё лицом; задел её локтем, таз опрокинулся на меня, и теперь уже я вонял этим смрадом. Это блевотина, а я – Юбер. Его, должно быть, тошнило всю ночь, и теперь я в этой вонючей жиже… В углу конюшни ржавый умывальник и коричневое вонючее мыло; я намыливал руки и тут же смывал, намыливал и смывал. Вода кончилась; я снял рубаху и остался в одних штанах. Запах никак не уходил, он будто въелся под кожу, он будто и был мной. Какой же отвратительный этот Юбер… Чем я помогу им в этом теле? Нужно пробраться в дом. У Лоранов отличная ванная комната. На улице уже светло, но не настолько, чтобы этот свет разбудил хоть кого-то в доме. Я накинул плащ, что вонял так же, и пошёл в дом. Дёрнул за дверь – закрыто. Фабьен опять заперся на все замки. Постучал – тишина, ещё раз – шаги, откуда-то издали, теперь всё ближе; один за другим защёлкали замки. Юбер знал, что она не спит.