Чудовище во мне

– Да, задетое самолюбие – не лучший советчик.

– Хочешь остаться и дослушать его?

– Нет, пожалуй, с меня хватит.

Глава 31

Неожиданный поворот в расследовании трагической смерти Пола Морриса захлестнул все СМИ страны с новой силой. Правда, если три месяца назад главным героем новостных репортажей неизменно становился пианист, то теперь вся слава обрушилась на Эдварда Морриса. Он, наконец, получил то, к чему стремился всю жизнь.

Я собираюсь на встречу с Кевином, когда на экране телевизора начинается очередной блок новостей, посвященный семье Моррис. Сегодняшним героем стал Тони Варгез, кинолог, который первым усомнился в виновности Рокки.

– Нам, увы, уже никогда не узнать, что именно хотел сказать своим гостям в тот роковой день Пол Моррис, но это было что-то настолько важное для него, что Пол хотел разделить это не только со своими родными, но и со своим верным четвероногим другом. Да, их крепкой дружбой и преданностью жестоко воспользовались, но это не значит, что Рокки должен за это отвечать. Лишив Рокки жизни, мне кажется, мы только исполним до конца замысел психопата, который уже лишил нас великого артиста. Я уверен в том, что Пол хотел бы, чтобы его друг был оправдан, – глядя в камеру, говорит Тони.

И хотя судьба собаки до сих пор не решена, с таким поручителем у Рокки совершенно точно появился шанс на жизнь. Вслед за этим заявлением, как и всеми остальными действительными, а зачастую даже надуманными фигурантами этого дела, которых с завидной удачей находят журналисты, всегда идет надежный источник – бравый детектив Нортон Клаттерстоун.

– С самого начала я не верил в то, что это был несчастный случай, а потому, несмотря на все давление со стороны общественности, отказывался признавать вину очевидного убийцы. Собака стала орудием, в то время как истинный убийца оставался в тени. Но я расставил все по своим местам.

– Я расставил все по своим местам, – передразниваю я Клаттерстоуна. – Я бравый детектив, я всегда это знал! Придурок ты, а не детектив!

Несмотря на то что именно с моей помощью он смог расставить все по своим местам, в наших с ним отношениях все осталось по-прежнему. Мою работу он списал на чистую удачу и, не испытывая никаких угрызений совести, принял все слова похвалы и восхищения на свой счет. Я не в обиде, и когда на экране моего телефона высвечивается фотография моей мамы, я не жду нравоучений и разного толка претензий относительно того, как бездарно я трачу свой талант.

– Привет, мам, как дела? – спрашиваю я, включая беззвучный режим на телевизоре и динамик на телефоне.

– Ты мне так и не перезвонила, а уже прошло пять дней. Все хорошо? – голос мамы разносится по комнате, наполняя ее теплом с толикой родительского контроля.

Виновато поджимаю губы, прикрывая глаза. С того момента, как я вернулась домой из Нового Орлеана, она звонила дважды, и каждый раз я обещала ей перезвонить позже, потому как была слишком занята и взвинчена. Похоже, это «позже» наступило сейчас.

– Все хорошо, просто было много дел.

– Да знаю я твои дела. И когда только ты за ум возьмешься?

– Может быть, в следующей жизни.

– Не говори так, ты же знаешь, меня это злит.

– Ну значит, мы квиты.

– Снова дерзишь?