Шведское огниво

– Нет.

– Коротко и ясно.

Эмир был явно доволен. Главой рода кунгратов был Сундж-Буга. Так что вполне можно было послать ему жалобу на сына, чьи нукеры столь непочтительно вели себя в Богохранимом Сарае, не передавая дело на рассмотрение судей. Угадав мысль эмира, один из яргучи тоже подал голос:

– Этот иудей не может быть обвинён в измене. Он ведь не давал никакой клятвы. К тому же он не монгол.

– Он получил тайное послание! – выкрикнул нукер, – От врагов хана из Венгрии!

– Вот как! – насторожился эмир.

– Это хоть и не измена, но злоумышление против государя, – добавил судья.

– Мне поручили доставить его вместе с этим письмом в ставку хана!

– Это мы уже слышали, – невозмутимо парировал эмир. – Только твои слова пока остаются всего лишь словами. Ты действительно получил письмо из Венгрии? Э-э-э…

– Касриэль, – с готовностью выступил вперёд меняла. – Я получаю много писем из разных земель. Такова моя работа. Писем из Венгрии я, в последнее время не получал. Было письмо из Праги, но это в Чехии. Оно у меня, и я хоть сейчас могу предоставить его. В нём нет ничего предосудительного – обычное заёмное письмо.

– Твои заверения могут оказаться такими же пустыми, как и речи этого нукера, – подал сердитый голос старый яргучи.

– Давайте уже что-нибудь решать, – объявил эмир.

– Что мы можем решить? Мы имеем одно голословное заявление против другого. Хотя можно постановить провести расследование. По заявлению этого юноши. Но, это не дело суда.

– Вы можете изъять все бумаги в моей конторе и просмотреть их, – подал голос меняла, – Коли этот достойный юноша утверждает, что среди них есть какое-то злоумышление.

– Так и поступим, – согласился эмир, – Пусть битакчи отправляются с тобой и привезут все бумаги.

– А на время расследования этот меняла должен находиться под стражей, – потребовал посланец Могул-Буги, – Пусть с ним будет охрана. Кто будет виноват, если он сбежит? Или уничтожит улики?

Виноватым быть не хотелось никому. Касриэль с писцами и стражниками покинули суд.

– Может быть ты хочешь сказать что в защиту единоверца? – вспомнил один из судей про терпеливо томившегося на скамье у стены почтенного Соломона.

Тот проворно вскочил и вышел на середину. По комнате распространился запах благовоний. Соломон почтительно склонил голову, увенчанную прекрасной жёлтой чалмой, какие носили евреи ещё в Багдаде халифов, и строго вымолвил:

– Мне нечего сказать по этому делу. Я здесь совсем по иной причине.