Шведское огниво

22
18
20
22
24
26
28
30

– Вот видишь! После чего в нашей истории появился бы брат Адельхарт с рассказом, который мы, по счастливой случайности, услышали намного раньше, чем должны были. Ослеплённые блеском пяти сотен иперперов мы бросились бы по следу и, после долгих поисков, в случае удачи вот точно также сидели бы у кучи щепок. Думаю, след украденной шкатулки Касриэля закончится точно так. Ты тысячу раз прав, умнейший Илгизар! Эти путеводные нити ведут в ловушку. А ведь есть ещё одна нить. Как раз на неё указывает та путеводная звезда, за которой мы условились идти и о которой так легкомысленно позабыли. Мы ведь должны добраться до того, кто заварил кашу. А этот человек снабдил нашего путника не только дорожным сундуком. Он дал ему почтовых голубей.

XVII. Путь птицы в небе

Бахрам жил в небольшой хижине за городом. Довольно далеко от последней заставы. Его скромная обитель приютилась в стороне от дороги у берега реки, куда не достаёт вешнее половодье. Там он и жил в уютном дворике, огороженном стеной из колючего кустарника, под сенью огромных верб, которые сам же и посадил сорок лет назад, когда перебрался в улус Джучи из-за Бакинского моря. Правда сам Бахрам любил называть это море Абескунским, на какой-то свой манер. Мудрый человек, много знал, много видел.

С ним жила юная воспитанница, безродная сиротка, которую старик приютил и научил своему замысловатому ремеслу сказочника. Теперь девушка тоже зарабатывала на хлеб, рассказывая диковинные истории по женским собраниям. Досужих купчих и жаждущих волшебных чудес скучающий дочек в Сарае Богохранимом хватало. Раньше зимой наезжали ещё семьи придворной знати, чьи хатуни тоже любили послушать долгими тёмными вечерами про прекрасных цариц, коварных колдуний и неверных жён. Часто девушку оставляли ночевать, засиживаясь допоздна, а когда та затевала какую-нибудь длинную сказку с продолжением, то, бывало жила в гостеприимном доме неделями. Звали воспитанницу Феруза.

В эти хмурые осенние вечера, чтобы не ходить под дождём по безлюдной ночной дороге, она осталась в городе. Переночевавший на постоялом дворе Бахрам, тоже отправился оттуда с утра в привычный путь по базарным харчевням. Туртаса застали одного. Он выглянул из хижины, заслышав топот подъезжающих лошадей.

– За голубками приехали? – сразу догадался он, внимательно посмотрев на Сулеймана.

– Поесть тебе привезли, – засмеялся Злат, – Бахрам эту ночь просидел на постоялом дворе у Сарабая. Феруза, поди, тоже где заночевала. Сидит, думаю, дорожные припасы подъедает. Вот пирогов привёз. В тряпки их хорошо замотали – ещё горячие.

Едва шагнув в хижину наиб с ужасом воззрился на пустую клетку:

– Где голуби?

Неужели и эта нить оставит в руке только оборванный конец?

– Бахрам когда-то кур держал. Нравилось ему под петушиный крик просыпаться. Только в его умную голову не пришла мысль, что петушиной пение услышат и лисы из окрестных кустов. А курятник остался. Там я и поселил своих птичек. От лис, конечно, хорошенько заделал. Не томиться же им в клетке.

В хижине было темно. Отапливалась она небольшой печкой под лежанкой у стены, пламя в которой едва освещала соседний угол. Дровишек Туртас тоже кинул туда чуть-чуть. До холодов ещё далеко.

Сели за небольшой стол посредине. Выложили пироги:

– Налетай! На всех хватит.

– Судя по тому, что ты вспомнил про птичек, – усмехнулся Туртас, безошибочно выбрав по запаху пирог с рыбой, – Их хозяина нашли убитым? А он сам оказался важной птицей?

– Ещё смешней, – Злат разрезал пополам другой пирог и протянул Сулейману, – Попробуй. С рублеными яйцами. Это тебе не варёное тесто с кислым молоком.

Сам, не спеша, стал жевать вторую половину.

– Этот путник исчез не только с корабля. Вчера ночью он таинственным образом улетучился и с постоялого двора. Из запертой изнутри на засов комнаты. История получилась запутанная и долгая, расскажу потом. Скажу только, что замешаны в неё действительно очень важные люди. Этот юноша – стремянной эмира Могул-Буги кунграта. Сына Сундж-Буги. Помнишь младшего брата Кутлуг-Тимура?

– Кутлуг-Тимура хорошо помню. Что с ним стало?

– Сгинул тогда в смуту после смерти Тохты. Вместе с многими.