— Власть, — усмехнулась я, с трудом представляя себя кем-то вроде королевы. Александра Колдунова — повелительница империи! Ну смех да и только. — У меня будет не власть, а подчинение императору. На что я уже, к сожалению, дала свое согласие. Нет уж, мне бы домой. В родной город, где вообще нет никаких властных драконов, завидующих аурий и огненной магии, от которой может мигом погибнуть куча народу.
Перед глазами на миг вспыхнул горящий микроавтобус, облако пламени, глаза маньяка Церра, исчезающего в раскаленной желтизне.
— Подчинение дожу, и власть над остальными, — перебил мои страшные воспоминания Ал. — Ты привыкла жить так, как живут миллионы. И тебе страшно что-то менять. А еще тебе страшно учиться. Ведь умение управлять огнем позволило бы тебе научиться защищаться. Хватит бояться. Страх не даст тебе ни сил, ни спасения от опасностей, Саша. Страх просто спрячет тебя в сундук, окованный твоей же собственной волей, и в нем ты не будешь видеть ничего, кроме его бархатных стен.
Несколько мгновений я смотрела на Ала и не понимала. Все внутри у меня противилось его словам, и хотелось сказать в ответ даже что-нибудь неприятное
Я стиснула зубы. А потом наклонилась к нему поближе и, вглядываясь в глухую черноту глаз выдохнула:
— Сгорал ли ты когда-нибудь заживо, Ал?
Мужчина замер, не сводя с меня остекленевших, распахнутых чуть шире обычного, глаз. Мы были очень близко друг другу, но внутри меня клокотало что-то мрачное и злое, а что было внутри Ала — оставалось загадкой. Но я намеревалась дойти в своих описаниях до конца. — Что молчишь? Или может быть ты чувствовал, как с твоих художественных пальцев, — я коснулась его ладони, — и загорелых рук, — скользнула легким прикосновением вверх по его предплечью, — слезает кожа?..
Несколько долгих секунд утекли в гробовой тишине. А затем рука Ала дернулась, словно он хочет ее поднять, но тут же опустилась обратно.
— Нет, Саша, — ответил он тогда. И отвернулся, возвращаясь к рисунку на моих ногах. — Нет.
— Тогда ты не можешь знать, что правильно, а что неправильно, — закончила я, снова выпрямляясь на табуретке. — А страх может позволить спрятаться и сохранить свою жизнь в то время как другие, бесстрашные, будут умирать. Я предпочту быть трусом. Но живым.
После этого мы долго молчали. Ровно до того самого момента, как Ал не закончил свои рисунки, не встал, убирая набор с золотой хной и не выдохнул, уронив на меня тяжелый взгляд своих черных, как сгоревшая смола, глаз:
— Ничто в жизни не дается без труда, Саша. Иногда приходится перешагнуть не только через свои желания, но и через что-то более важное. Через мораль. Принципы. Иногда — через боль, которая может остаться с тобой навсегда. Но только сделав этот шаг, ты можешь достигнуть чего-то по-настоящему ценного.
От этих слов что-то внутри неприятно перевернулось. Словно он говорил сейчас вовсе не обо мне. А, может, не только обо мне.
Черные глаза показались еще более холодными, чем прежде. Настолько холодными, что о них можно было обжечься, как о самое яркое пламя.
Но Ал быстро отвернулся, махнув рукой в сторону двери.
— Тейноран уже ждет.
И первым отправился к выходу, не дожидаясь моего ответа. Распахнул дверь, и тут я, наконец, сбросила странное оцепенение:
— Ал!
Мужчина сделал пол оборота в мою сторону.
— Ты считаешь меня плохим человеком? — вдруг спросила я, не понимая до конца, почему именно это мне было сейчас важно. — Ты думаешь, я должна быть благодарна дожу, а я вместо этого жалуюсь, да?