Теоретик. Один и без оружия

— Игорь! Игорь! Игорь!!! Ты где?!

«Здесь, Света, здесь!», — беззвучно взвыл я, теряя сознание снова. Теперь уже надолго.

Наверху все еще шел дождь. Настоящий ливень, поскольку вода прибывала настолько стремительно, как будто какой-нибудь близлежащий ручей решил поменять свое русло таким образом, чтобы отныне оно проходило через меня.

От этого в себя и пришел. Полежал немного, время от времени поворачивая голову вбок, чтобы влага сама затекала в рот. Затем попробовал подняться на ноги. И взвыл, точнее — прохрипел, от пронзившей все тело боли. А вода все прибывала. Склон, по которому мы поднимались от реки, тянется далеко вверх. И проклятая ловушка, в которую угодил, располагалась в складке местности, куда и скатывалась вся влага от тропического дождя.

«Шея не свернул, так утону» — невесело усмехнулся я, в который раз уже пытаясь встать для начала на колени. По мокрой земле скользили ноги, руки, по-прежнему жутко болела голова, и мне с трудом удалось сообразить: где тут верх и где низ. И еще ребра. Ребра болели так, что набрать в легкие хотя бы немного воздуха, стало целой проблемой. Но главное — все меня слушалось. С трудом, с болью, но слушалось. Такого не могло бы быть при сломанном позвоночнике, и это уже радовало.

— Соберись, Игорь! — упрашивал я себя перед очередной попыткой встать хотя бы на четвереньки. — Да, больно, а если пошевелишься, становится еще больнее. Но ты должен встать, должен! Иначе эта узкая щель станет твоей могилой. Глупо умереть не от пули, не от когтей или клыков хищника. Не от укуса какой-нибудь ядовитой гадины, а от того, что тебя залило водой из-за того что ты не смог подняться. Давай на счет три!

С нескольких попыток у меня все же получилось. Сначала на колени, упираясь ладонями в мягкую, чавкающую глину. Затем, нащупав свисающие корни, и во весь рост. Вода достигла почти уровня колен, и грозила подняться еще выше, но дождь явно не собирался заканчиваться. Он может идти и неделю, месяц, нос такими темпами мне хватит и остатка дня. Который давно уже перевалил за свою половину, и ждать сумерек осталось совсем немного. Мало того, они уже начались.

Возможно, Грек с остальными все еще где-то рядом? Остановились на ночевку, чтобы завтра снова попытаться меня разыскать? И мне достаточно пошуметь, чтобы меня услышали? Крикнуть по-прежнему не получалось: в горле как будто бы застрял огромный ком, который никак не удавалось проглотить.

Однажды со мной происходило нечто подобное, когда получил в горло кулаком в дурацкой уличной драке. Несколько дней толком говорить не мог, только хрипел, пока все не пришло в норму. Наверное, при падении, досталось и по нему.

Так, выстрел они обязательно услышат! Грохот получится куда громче, чем мне удастся крикнуть даже с абсолютно здоровым горлом. Ну а мой ФН ФАЛ трудно спутать с чем-либо другим — настолько здесь редкая вещь. И такие специалисты, как Грек, Гудрон или Янис, даже спросонья определят — кто именно стрелял.

Через какое — то время мне с горечью пришлось убедиться, что провалявшаяся столько времени в жидкой грязи винтовка, категорически отказывается стрелять. Ну да, после подобного купания, и прославленный своей безотказностью автомат Калашникова, наверняка бы не смог. А не выносящий загрязнений ФН ФАЛ, и подавно. Тщетно я дергал затвором, пытаясь освободить механизм винтовки от всего того, что успело в него набиться. В очередной раз взвыв от отчаяния, лихорадочно начал придумывать способы освобождения из этой проклятой ловушки. Вода все прибывала, и теперь достигала пояса. Подождать, когда она затопит мою ловушку полностью и выбраться уже затем? Только как это сделать? Ноги с трудом выдергивались из того месива, которое теперь представляло собой дно.

«Думай, Игорь, думай! — умолял себя я. — Думай изо всех сил! Дальше будет только хуже, и если ты даже скинешь себя берцы, ровным счетом ничего это не даст». Слава Проф однажды рассказывал, что лучшим стимулятором для мозга, чтобы заставить его работать на пределе своих возможностей будет ситуация, когда его владелец окажется на грани жизни и смерти. Вот тогда он действительно заработает! Заработает так, как не принудить его никакими другими способами или средствами. Любыми, даже фармакологическими.

«Мозг — я погибаю!», — и истерически захохотал, морщась от боли в горле, как и во всем остальном теле. Чувствуя, что еще немного, и заплачу от полной безысходности. Навзрыд, как в далеком детстве.

Края моей ловушки сходились над головой почти на нет. Попробовать распереться руками и ногами в стенки? Увы, будь я ростом как тот же Янис, возможно, и получилось бы.

Попытаться закинуть наверх какой-нибудь крюк? Если снять с винтовки ремень, и соединить его с портупеей, их общей длины хватить должно. Но из чего сделать крюк? «Так, разгрузка, нож, запасные магазины, фляжка… — лихорадочно ощупывал себя я. — Нет, все это не варианты». Завязать на конце импровизированной веревки петлю, и закидывать ее наверх в надежде, что она за что-нибудь зацепится? Но веревка значительно укоротится. Причем настолько, что способ потеряет всякий смысл.

Вырыть ступени в стенке ловушки? Чем вырыть? Чем угодно! Руками, прикладом, стволом, пряжкой, ножом… да хоть зубами, лишь бы спастись!

Глина, мягкая, полностью пропитанная влагой, поддавалась легко. И так же легко обвалилась, когда ниша оказывалась достаточно глубока для того, чтобы вставить в нее ногу. Наган во внутреннем кармане! Как я про него сразу забыл?! И как хорошо, что забрал его назад у Светланы! Не из жадности. Это только по дороге из супермаркета к машине, лишний килограмм можно и не ощутить. Но только не в том случае, когда приходится топать весь световой день. Да — револьвер вымок, да — мусор мог попасть и в него. Но не настолько, чтобы он отказал.

Стреляя раз за разом в уже почти темное небо, я отчетливо понимал, что выстрелы из него могут быть слышны только мне самому. Но не Греку и остальным, даже если они находятся в нескольких десятках метров, настолько разбушевалась стихия. Корни. С их помощью мне удалось подняться на ноги. Так почему бы им не помочь выбраться? Или хотя бы не утонуть во все прибывающей воде?

Корней было сколько угодно и разных. Скользких, шершавых, совсем тоненьких, и потолще.

Корни походили друг на друга только в одном: стоило на них повиснуть всем весом тела, как они тут же обрывались. Некоторые — с легкостью, другие — нехотя. Но без исключения все.