«Смотреть да советовать».
«Смотреть да сетовать»…
Глаза слипались, и огромная тяжесть навалилась, как бывало уже не раз, когда вытягивала из себя слишком много сил, – наперёд, у себя будущей брала взаймы.
Не успели долететь до дома, как Ярина провалилась в чёрный сон. Обыда, поставив под навес ступу, подозвала Мунчомурта:
– Приготовь-ка баню. Пусть ученица попарится. Смоет с себя.
Мунчомурт встал на цыпочки, заглянул в ступу. Поцокал, ткнул пальцем съёжившуюся Ярину. Проворчал:
– Опять из Переднего леса натащили вонищи. Опять потом баню выскребать.
– Ничего, выскребешь, – бросила Обыда, шагая к крыльцу. – Эй, Корка!
Домовой выглянул на зов, как из-под земли вырос.
– Проследи за Яринкой. Умаялась она сегодня опять.
– Как бы не уморилась, – вздохнул Корка. – Больно уж любит по донышку себя скрести.
– Любит, – не то с насмешкой, не то с печалью кивнула Обыда.
Держась за стену, вошла в избу, села на сундук. Глянула в окно – успела заметить, как тень выползает из-под крыльца, тянется по ступеням. Ох и шустрые пошли. Долго ли они от Переднего до Глубокого леса летели, а ходики уж тут как тут. Тянутся чередой. Бесконечной, бескрайней, как граница у Хтони, как Ягово Безвременье…
Надо бы разбудить Ярину, бодрящий отвар подогреть, заставить выпить. Но у самой сил не было. Вот ведь как Яринка вперёд полезла, чуть время не заморозила! Ломать не строить; чтобы сломать, куда меньше сил нужно, а ведь и себя Обыде пришлось по донышку черпнуть, чтобы Яринино колдовство развеять.
Сильна будет яга. Сильна и не глупа. Могла ведь наперекор броситься, оттолкнуть, время повернуть. Не стала. Послушалась. Поняла, видать…
Обыда вспомнила, как Сольвейг в первую свою встречу с Равновесием весь Лес едва на уши не поставила из-за мальчишки, рухнувшего с мостка. Вспомнила и заплакала без слёз, тихо, как мышь полевая. Слава Лесу, что не довелось ей самой увидеть, как Сольвейг ослушалась, в огонь шагнула вытащить птенца Гамаюн. А то ведь кто знает… Может, и поднялась бы рука; может, и забыла бы о всяком Равновесии, если бы хоть крохотная была надежда воротить, спасти.
– Вот что значит Равновесие сохранять, – сухо произнесла Обыда и поднялась с сундука. Вышла во двор. – Ярина! Всё на свете проспишь. Нашла где угреться! Вылезай из ступы!
Ветер бил о борт, соль щипала трещинки на губах, саднило царапины. Ярина, щурясь, глядела в море, сходившееся с небесами; далеко на горизонте ворочались тёмные точки. Чем ближе подлетала ступа, тем крупней они становились: превратились сначала в мушки, потом – в пятна. Солнце пробивалось сквозь лиловые тучи. Ступу бросало туда-сюда, а раз накренило так, что зачерпнули воды; если бы не Обыда, нырнуть бы обеим в волны. Но она держала помело крепко, смотрела зорко, успевала следить и за кораблями на окоёме, и за ученицей, сжавшей в пальцах костяной Кощеев уголёк. Ворчливо пробормотала:
– Чего так вцепилась? Руки занозишь.
Ярина обернулась на неё, глянула растерянно, беспокойно. Как чуяла, что снова летят смотреть Равновесие. Снова придётся застыть, крепиться, молчать. Чувствуя, как читает Обыда её мысли, Ярина кивнула. Сквозь зубы ответила:
ebooksa