Круглый стол на пятерых

22
18
20
22
24
26
28
30

Ребята быстро поели и стали собираться в больницу.

— Подождите, — взмолился Карпухин. Одной рукой он вытирал шею полотенцем, другой наливал в стакан кефир.

— Выворачивайся сам! — отмахнулся Глушко, но Великанов придержал его за руку:

— Когда поедем к Андрею?

— Я с Басовым говорил. Обещал подвезти.

— Старики, — воскликнул Карпухин, — нам в наших серьезных делах не хватает изобретательности. В этом отношении нас могут поучить проходимцы.

Глушко неодобрительно хмыкнул. Вернулся Зарубин, взял в тумбочке какую-то книгу. Карпухин приготовился выслушать от старосты длинное назидание насчет того, что опаздывать некрасиво, что это дурной пережиток прошлого, а именно тех систем, которые лишали человека радости свободного труда. Но Дима полистал свою книгу, хотел подождать ребят, но, взглянув на часы, как-то нехотя вышел.

Зарубин изменил весь ход мыслей Виталия. Отчасти потому, что Карпухин вспомнил свой визит к Степановой, а отчасти рассчитывая на сенсацию, он рассказал ребятам, как Щапова вписывает в денежную ведомость фамилии людей, которые якобы работают на строительстве больницы.

Великанов пожал плечами. Ничего не понял Коля Великанов. Карпухину пришлось объяснить, что эти люди — мертвые души («О, Гоголь, ты бессмертен!»): они вообще не работают в больнице, хотя на них заведены личные дела. А зарплату за них получала Щапова. А у инспектора по кадрам есть братец — тоже Щапов. А этот братец строит дом для дядьки Зарубина. А Дмитрий Иванович — наш обожаемый староста — пожелали работать в областной больнице. Каково?

Тут уж, конечно, ребят заинтересовало. Саша Глушко воспринял это как опыт, полезный для главного врача района. Смеясь он сказал, что тоже причастен к упомянутой компании, поскольку оперировал, кажется, не кого-нибудь, а племянника Щаповой.

— Не бери взяток! — предупредил Карпухин и в ответ получил легкий подзатыльник.

Когда они вышли, в коридоре хлопнула дверь туалетной комнаты. Глушко повернул туда. Зарубин стоял спиной в той части помещения, где уже не было умывальников. Он не обернулся, Глушко посмотрел на его настороженный затылок и вышел.

— Подслушивал, — сказал он Великанову.

На улице Саша спросил у Виталия, что думает предпринимать Степанова. Карпухин ответил: это его совершенно не интересует.

Он сказал правду. Голова держится не на плечах, говорил он о себе, а на способности вовремя разочароваться. А если это не так, то люди давно бы в ответ на вопрос: «Где Карпухин?» — услыхали, что Карпухина придавило подвалившим счастьем. В промежутках между увлечениями Виталий приходил к грустному выводу: в жизни люди не столько катаются, сколько возят саночки.

Глушко толкнул его в бок. Карпухин увидел, как мимо хирургического корпуса, по-детски размахивая сумочкой, идет Валя Филимонова.

— Ну ладно, — сказал он, — я, пожалуй, пойду…

И пошел. Если бы спросили, о чем Карпухин думал минуту назад, он бы не вспомнил.

Великанов решил проводить Глушко до отделения. Они миновали кухню и, подойдя к двухэтажному зданию, остановились у беседки, зазелененной диким виноградом. По краям желтой дорожки поднималась рослая спаржа, кудрявые ирисы и тяжелые, не совсем еще распустившиеся пионы. А на углу выходила в рост мальва — шальной, незапланированный цветок, занесенный сюда ветром и оставленный сердобольным садовником.

— Как у тебя дела с женой? — спросил Саша.