Круглый стол на пятерых

22
18
20
22
24
26
28
30

Он едва дождался конца операции. Был рассеян, рвал нитки, от него ускользала логика операции, и Морозов обидно выговаривал ему.

После операции Морозов принял душ, это заняло еще полчаса. Потом Михаил Иванович неторопливо продиктовал ход резекции желудка, расписался и ушел пить чай. Зарубин подбежал к телефону и позвонил. Трубку взяла Степанова. Разумеется, он не стал с ней говорить. Тоже мне штучка! Юбочка короткая — не юбочка, а начало обнажения. Так сказать, выраженная тенденция… С такими коленками только и быть секретаршей, караулить бумаги да личные дела. Таких личных дел наделает — ни в одну папку не влезут…

Через несколько минут он позвонил еще раз и услышал грубый голос Щаповой, но в это время в коридоре появился Великанов, и ему снова пришлось положить трубку.

Он быстренько переписал операцию в журнал и пошел вниз. Выйдя во двор, Зарубин увидел Карпухина с граблями — объявили воскресник по озеленению. Снова спустился вниз и вышел другим ходом, через приемный покой. Скрываясь за деревьями, он почти бегом добежал до административного корпуса. Передохнул в вестибюле, сосредоточился. Неудачно все получается. Заваривается каша, от которой попахивает… Накроют Щапову, а потом ниточка потянется к ее брату. Про дом узнают. Разве втолкуешь, что принципиальность человека — понятие сложное, вовсе не аналогичное мелочности? Конечно, честно говоря, он смотрел на предприимчивость Федора Валентиновича сквозь пальцы. Но он предупреждал дядю насчет этих самых штучек… которые оправдывают существование ОБХСС.

Дверь в канцелярию была открыта. Там, как и утром, было людно, но он поймал взгляд Клары Архиповны и поманил ее. Щапова вышла как королева. Иногда Зарубину казалось, что за мощной седовласой Щаповой скрывается некая фигура, поддерживающая шлейф.

Он заметил в ее руках газету. Клара Архиповна милостиво улыбалась. Зарубин поздоровался и свернул в закуток около зала, где по утрам, пока не началась конференция, врачи курят и обсуждают футбольные матчи.

— Читал? — спросила она, потрясая газетой.

— Что? Нет. — Дима нетерпеливо кашлянул, но Клара Архиповна развернула газету.

— Ни одного пятна на белом халате! Каково? Каков заголовочек! Так ему и надо, вашему Золотареву. Всё правда, истинная правда!

— Про Золотарева? — удивился Зарубин и близоруко дотянулся к заголовку.

— А то как же? Про него, мальчика. Ходил не здоровался — куда там! Ведь это надо — зарезал ребенка! Деликатно еще написано, сразу скажешь — женщина писала. — Она протянула ему газету. — Я бы ему такое написала, даром что женщина!

Дима поспешно свернул газету. Он торопился, но перебить Щапову не было никакой возможности. Наконец Клара Архиповна остановилась и улыбнулась. Ее улыбку Карпухин, черт, назвал тахинно-ванилиновой. Надо отдать справедливость, этот парень, несмотря на все…

— Я жму на главного насчет тебя, — перебила она его мысли. — И вакансии есть, но он пока корчит из себя несгибаемого. Но я покажу ему несгибаемого! — пообещала она.

Королеву нельзя перебивать. Смельчаков Клара Архиповна быстро и грубо ставила на место. Она даже мысли собеседника прерывала, когда они текли по иному руслу.

— Ты что? — спросила она, заметив, что Зарубин жмется и почти не слушает ее.

Фраза скользкая и обтекаемая — он придумал ее утром — выскочила из головы, исчезла с перепугу, Зарубин растерялся и начал заикаясь:

— Я бы не придал значения, если бы это был просто слух… Но сегодня… Впрочем, это тоже, некоторым образом, слух. Но так сказать, от передатчика к приемнику…

Она остановила этот сбивчивый поток, скрестив руки на груди и глядя на него в упор.

— Так, одно я поняла. Значит, сегодня? Дальше!

Он проглотил липкую слюну и внезапно нашел нужное слово, без которого фраза выглядела бы цинично.