— Читал?
— Читал.
— По-твоему, правильно?
— Да.
— Возможно, колесо истории изобрели журналисты, — изрек Виталий, и его неуемные руки изобразили для натуральности большой круг в воздухе. — Но я не уверен, что они могут поворачивать его вспять.
Великанов не ответил. В комнате стало тихо. Только из коридора доносилось уже ставшее привычным журчание в унитазе. Николай встал, прикрыл дверь.
— Латринофон Спайка Джонса, — сказал он.
— Что? — не понял Карпухин.
— У американского композитора Спайка Джонса есть такой музыкальный инструмент — унитаз со струнами. Называется латринофоном. У нас в туалете тоже музыка…
— Брось ты! — рассердился Виталий, ценивший собственную серьезность. — Я про Андрея, а он…
Карпухин откинулся на подушку и заложил руки за голову. Помолчав, он продолжал:
— Между журналистами и их заступничеством всегда стоит стена тщеславия и гонорара.
— Ого, что это на тебя нашло? — удивился Великанов. — Статья, по-моему, честная. А между журналистами и этим твоим заступничеством стоят инстанции, никакое не тщеславие.
Карпухин хотел возразить, зло повернулся на кровати. Неожиданно закричал:
— Завидую я этой статье, ясно?! Меня бесит запах типографской краски, ясно? Знаешь, что я сочинил, когда твоя Тоня занималась настоящим делом? Скороговорку! «Распахнул Пахом свой пах, у Пахома пах запах». Дня три сочинял. И после этого мне захотелось поставить в моем паспорте, где особые отметки, такой штампик — «гений», чтобы человечество не ломало голову, какая это личность слоняется по свету.
Он подбежал к столу. Брошенная им газета легла перед Николаем. Великанов поставил на нее стеклянную пепельницу — недавнее приобретение Глушко, гордость некурящих. Фамилия Тони проступала сквозь стекло крупно и изломанно. Карпухин схватил брюки и стал одеваться.
Великанов подошел к нему.
— Мы еще почитаем твои книжки, — сказал просто.
Виталий сразу обмяк. Сел на кровать, наклонился к туфлям. Пожаловался Николаю:
— Очень даже грустно. Вспоминается «Школьный вальс». Хочется раздавить ногами кусок граненого мела. Хочется наговорить на судьбу доброй уборщице… Я ведь хотел поступать на литфак, но мама заболела, не мог уехать.