Круглый стол на пятерых

22
18
20
22
24
26
28
30

Не совсем верно, что законы везде одинаковы. В районной больнице, где он сам себе хозяин, законы как будто теряют свою категоричность, свои жесткие границы. А в городе закон опять становится самим собой.

— Ну вот и браво. Юля будет довольна! Женщинам нравятся энергичные мужчины… Замечал? — рыжие ресницы дяди хитро помаргивали, дядя остался доволен намеком.

— Не знаю, — отрезал Дмитрий. Таких штучек он не любил. Чистая совесть начинается с чистоты супружеских отношений. Только дяде об этом говорить бесполезно.

Хлопнула калитка. Федор Валентинович проворно вышел. Его низкий голос прозвучал с улицы обрадованно:

— А, Игнат, заходи!

Игнат — слесарь-водопроводчик, старый знакомый. Дядя восторгался его способностью доставать все из-под земли. Слесарь был пьян — это, к сожалению, у нужных людей случается. Не любил его Дмитрий, если уж говорить положа руку на сердце. Но в общем-то какое ему дело до морали весьма постороннего человека? Не будет же, к примеру, покупатель интересоваться, как продавец хозмага понимает обыкновенную человеческую порядочность?

Игнат легонько покачивался. Пиджак его был распахнут, замызганная тельняшка красовалась на груди.

— Эт-ты, брат ты мой, — хрипел Игнат, — куда это я газету зачихачил?

Он достал «Юманите» и сел на сваленные бревна. Строчки прыгали у него на коленках. Непонятные буквы срывались под ветром с газетных полос. Он придерживал это хозяйство рукой, вертел газету и так и сяк, пялил глаза, наконец сообразил:

— Опять разногласия, — чтоб меня на хрест закинуло!

А Федор уже все понял. Уже бутылка была изъята из запаса — буквы на этикетке черные, страшные, как на плакатах Дома санитарного просвещения. Уже и сало на дощечке на струганой нарезано, и культурные ломтики хлеба — на один жевок рабочему человеку.

— Воздух, он способствует, — обрадовался Щапов, — куда тебе — пятый океан… А в хате — вот уж не пьется, ну и не пьется! Баба таращится, и у малого, должно, живот… эт-ты… схватило.

— У какого малого? — радушно спросил Федор, чтобы хоть как-то войти в положение нужного человека.

— У моего, у Петьки, — Щапов открыл бутылку, щедрая струя пошла по стаканам. — Баба говорит — все равно помрет. Шары!

Огонь спички осветил по-пьяному благодушное, давно не бритое лицо. Зарубина передернуло. Не будет он пить. Чистая совесть начинается с умения выбрать компанию.

— Что у ребенка? — спросил он. — Врача вызывали?

Пьяные глаза уставились на него непонимающе. Игнат неопределенно прищелкнул пальцами.

— Прощай, тресковая столи-и-ца-а… — запел он хрипло.

Федор заметил брезгливую гримасу Дмитрия.

— Дима, — сообразил он, — ты бы сходил посмотрел пацана. А? Тут недалеко. — Он повернулся к Игнату: — Это, брат, голова! Доктор всех наук. И по печенке и по нервной почве.