Аистов-цвет

Вот какова была история Яноша Баклая, которую он рассказал мне по пути в Будапешт.

А тут уже и этот славный город перед нами.

— Ишь как Дунай делит его надвое, как Тиса горы Карпатские, — говорит мне Янош. — Хоть я здесь уже бывал, когда везли меня в Келенфельде, чтобы в тюрьму засадить, но то было ночью и город таким был, словно на него смотришь через мешок. Так что я его совсем не знаю.

— Пусть тебя это не тревожит. Я парень бывалый, приходилось и в Будапешт ездить.

Идем по его улицам, а тут уже зимний ветер подает свой голос, осень выгоняет, добирается до наших костей. Да на улицах Будапешта этого холода люди не чувствуют. Город шумный, как луг, полный кузнечиков. Такое здесь веселье везде. Люди поют, гуляют, на работу не идут, листовки летают кругом. Видим, чуем дыхание революции. Только она могла так всколыхнуть людей. Одну я с Улей приветствовал там, в Никитовке, а эту с Яношем приветствую на улицах Будапешта. Знает Янош, почему я выбрался сюда, и говорит мне:

— Вижу, Юрко, тебе хочется пристать к этому люду. У тебя свое на уме: про эту самую Коммунистическую партию разведать. А я знаю свое: поскорее хочу в высокие палаты попасть, чтобы заплатили мне за войну.

— Хорошо, Янош, иду сначала с тобой. Знаю, что одинокому дорога очень длинная. Пойдем, отведу тебя в эти высокие палаты. Они должны быть, по-моему, в большом дворце над Дунаем. Там всегда разные правители заседают. А если что, у людей расспросим, где их искать. И мне деньги нужны.

Переходим Дунай по мосту Кошута и видим: длинный красноватый дворец в воде отражается. И люди нам показывают, что это и есть те высокие палаты, что мы ищем.

И мы уже там. Хоть в жизни не все так делается, как в параграфе написано, да правды не скрыть. Принимают нас там по-человечески, разговаривают вежливо, приказывают заплатить нам за войну. Был ли кто дезертиром или нет, не допытываются. А с теми писульками, что дают право поступать на работу, просят подождать.

Радуется Янош, будет теперь с чем домой возвращаться и справить свадьбу. Но в тех высоких палатах, как только выдали нам деньги, сразу же сказали:

— Хорошо, что сами согласились, что не надо было вас зазывать. Революции солдаты нужны. И дальше она вам будет платить за вашу службу. Направляем вас в полк, здесь же в Будапеште. Будете воинами «Осенней розы».

Я рад. Такие красивые слова: воины «Осенней розы». «Наверно, будем бойцами Коммунистической партии», думаю. Пойду, Уленька, и дальше по революционной дороге, как ты мне говорила. Воевал я за революцию там на Украине, послужу ей и здесь, раз судьба меня сюда закинула. Расскажу тебе, как я за нее и здесь стоял. Разве не говорила ты мне, что революция весь мир должна поднять к новой жизни?

Но Янош Баклай погрустнел. Уже не милы ему и деньги, которые получил. Он хочет быть дома, он свое отвоевал. Вижу в мыслях у него — сбежать, как только выйдем из палат.

— Девушка, девушка меня ждет, — чуть не плачет, говоря эти слова, и темнеет, как ночь.

— А моя где-то на далеких фронтах. Разве приняла бы она меня такого, что отошел в сторонку, спрятался от борьбы. Да разве ты не видел, что такие, как ваш нотарь, еще при власти. Вернешься, а он тебя заграбастает в тюрьму. Я уже всего такого насмотрелся там в России, знаю, как это может быть. Хочешь свободы, держи крепче оружие в руках и с ним борись за свое право. Стань перед нотарем уже солдатом революции, покажи ему свою силу. Землю, леса заберешь у таких, как он, и поделишь среди народа.

Ухватил я этими словами Яноша Баклая за самое сердце. И он уже с радостью идет со мною записываться в тот полк, куда нас направили.

Записались, выдали нам форму, и уже мы воины «Осенней розы». Спрашиваем у одного солдата, который все с нами разговоры заводит, что такое революция «Осенней розы».

Знаем уже, что этого вояку зовут Кароли Варга (а я называю его Кароль), что он слесарь с острова Чепель, сын рабочего, а больше о себе Кароль ничего пока не рассказывает. Сам он чернявый, смуглолицый, и хоть серые у него глаза, а с виду — настоящий монгол. Смотрит на нас так, будто больше хочет сказать, но слышим пока немного:

— Эта революция, как видите, случилась осенью, а те первые солдаты, что приставали к ней, срывали со своих шапок габсбургские кокарды и прикалывали астры, называя их осенними розами.

— А мы что себе прицепим? — спрашивает Янош.