Был в лагере под Владивостоком, перекинули под Москву. Да от этого лучше не стало. Так чувствовал себя, что казалось, небо и земля навалились на него. Да беда, она мучит, она и учит. Уже сбежал бы из этого лагеря, не раз приходила такая мысль, но другая предупреждала: «Куда, куда побежишь? Если бы и удалось тебе, Кароль, добраться до границы и даже перейти ее, то на той стороне не большая ли беда тебя ждет. Могут схватить и опять отправить на итальянский или русский фронт. Раз есть война, значит, есть и смерть. Выходит, лагерь — это еще хорошо, это лучшее из того, чего может ждать вояка на войне. Сиди и говори спасибо, что сидишь».
Вот и сидел Кароль в этом лагере, работал на каком-то кирпичном заводе под Москвой. А когда Октябрьская революция рассыпала свои огни по России, и для военнопленных там нашелся свой светлый огонек. Уже не заставляли их носить на руке нашивку «ВП» и держаться своего лагеря. Могли работать, где хотели. И уже Кароль работает на бывшем заводе Гужона в Москве. Декрет советской власти от 17 декабря 1917 года давал пленным такие права, как и всем советским людям.
Но Кароль это право еще и кровью своей завоевал. Потому что уже 27 октября 1917 года был красногвардейцем и сражался против юнкеров и белогвардейцев за Кремль. Его товарищей-венгров много тогда полегло. Их похоронили в братской могиле под кремлевской стеной. А его миновала пуля, и несет он память о них и где только может зажигает огни революции, что горели в их сердцах.
А как разбили белогвардейцев, доверили ему почетную службу в том отряде, что состоял из венгров, немцев, латышей, китайцев и охранял Кремль.
Где-то была его Венгрия, ждала его, а он стоял с винтовкой на страже революции под кремлевскими стенами и мечтал о дунайских водах и о Будапеште.
Газета «Немзеткези социалишта», что выходила на венгерском языке в Петрограде и на страницах которой часто выступал Бела Кун, дала ему понять, что здесь в России он борется и за свою свободную Венгрию.
И каждый раз, как он приходил на свой пост у кремлевской стены, казалось ему, что не стоит он под нею, а поднимается по стене все выше и выше. И все яснее ему было видно, что в мире делается и как для себя и своего народа счастье, искать.
Могли ли его сбить, затуманить и потащить за собой эсеры или другая какая погань, что шныряла среди пленных.
Но удалось им все-таки это сделать со многими чехами. В 1918 году летом они даже мятеж подняли. Но он знал, за что держит винтовку в руках: только за то, к чему Ленин зовет, за то, о чем Бела Кун говорит ему по-венгерски. Но вот он уже и по-русски говорить научился. И рад был, что знал тот язык, на котором родная мать учила говорить самого Ленина.
Удастся ли ему когда-нибудь взглянуть в глаза Ильича? А что, если у Ленина будет дело в Москве и он из Петрограда сюда приедет, побывает в Кремле? А Кароль стоит здесь на часах. Что, если ему выпадет такая удача — Ленина повидать! Не один боец из тех, кто охранял Кремль, мечтал об этом.
Уже Каролю удалось и Тибора Самуэли в глаза увидеть. Самуэли как приехал в Москву, сразу — к пленным, первые комитеты у них организовал. И так ведь еще молод, а лобастый, говорит ярко, движения быстрые. Кароль сразу привлек к себе внимание Самуэли. И он ему уже помогает в том деле, что началось на Поварской улице в Москве, где в особняке князя Лейхтенберга разместился Московский окружной комитет по организации военнопленных. Там Каролю книжечки всякие дают, которые Карл Маркс, Энгельс, Ленин писали, и он раздает их пленным. А почему бы нет? Ему такая работа по сердцу. Знает он, знает, что в этих книжках есть слова, как золотые зерна. Он — агитатор революции, он будет их с радостью сеять. Уже и Самуэли замечает, что Кароль будто родился для этой работы, и говорит как-то ему:
— Как откроем агитаторские курсы, первым тебя пошлем, чтоб еще лучше мог разбираться: только тот твой лучший друг, кто лучший друг твоего народа. И других чтоб учил.
О, это великая мудрость — понять, кто лучший друг твоего народа. Еще отец Кароля учил его, чтоб остерегался друга, который любит твоего врага.
Прислушивался Кароль и к тому, о чем эсеры говорили. Слова их больше на пену были похожи. Но были и такие, что вот-вот уже и поверили бы в них. Да нет!..
Вовремя пришло слово от Бела Куна и помогло выбрать дорогу. А теперь он к этой правде и других зовет.
А когда была первая конференция военнопленных в Москве и приехал на нее из Петрограда от газеты «Немзеткези социалишта» Бела Кун, Тибор Самуэли ему и Кароля представил.
Стояли они перед ним там, на Поварской улице, уже в штатском. А ведь тоже были в России как военнопленные. Бела Кун отбывал свой плен в Томском лагере, а Тибор Самуэли в Омском. А вот Октябрьская революция свела их здесь в одном месте. И улыбались они Каролю, оба молодые и красивые. Самуэли, наверно, и до тридцати лет еще не дотянул, Бела Куну — на год или на два больше. А какие умные головы. И так по-молодецки и просто оба держались, и так сердечно улыбались ему и людям.
Да, знал Кароль, что сердца их полны тоски, боли за свою Венгрию. Иначе где бы взяли такие близкие солдатской душе слова, что и непробужденного будили к революционному делу.
Смотрел Кароль на них, и легко ему было на сердце. Они улыбались, и весь мир ему как будто улыбался. А через месяц или два Бела Кун тоже в Москву из Петрограда переехал и стал выпускать здесь вместе с Тибором Самуэли газету «Социалиш форрадаром».
Один раз при встрече говорит Бела Кун Каролю:
ebooksa