— А ты был во Львове… — будто с завистью проговорила Маринця.
При упоминании о Львове Иванко погрустнел. После того как побывал там, потерял ко Львову всякий интерес. Осталась какая-то скрытая злость на этот город. По его улицам австрийское войско гнало арестованного отца, а русские солдаты — того доброго «пана». Оттуда Иванко понес в сердце тоску, которую, казалось, ничем не развеять.
Вернувшись из Львова, он обежал несколько раз огород, сад, все тропки, будто хотел растрясти эту тоску. Но она не отступала от сердца. Черная хата с мокрыми заплесневелыми углами смотрела на него так по-родному, отцветшие подсолнухи звали к себе созревающими семенами, и тропки на огороде манили еще и еще побегать по ним. А тоска не покидала.
А маме, наверно, было еще грустнее. Отца не стало. Теперь на всю семью зарабатывать должна была одна. Из тех вещей, что носила прятать к почтальону, осталась половина. Почтальон клял и эти вещи, и тех, кто их растащил. «Война. Хорошо, что жизнь еще есть у вас, пани-матко».
Такую печальную память оставило это путешествие во Львов.
Теперь Иванко должен был еще больше помогать матери. И Маринця учила его, как стать хорошим помощником.
— Ходи, Иванко, со мной за местечко встречать войско. Чтобы никто раньше нас не успел им что-нибудь продать.
И бегут они наперегонки. Войско идет, идет, а Маринця подбегает к солдатам и говорит: «Покупайте, солдатики. Вот вам яйца, молоко». Солдаты шутят, говорят: «Какая красивая девочка», — а потом покупают и дают много денег. Иванко не может так продавать, как Маринця. Но она не успевает предложить свой товар всем сразу, поэтому солдаты покупают и у него. Мать не нахвалится им. Теперь ей не надо идти куда-то вдаль от дома, на заработки. Только бы успевала печь пирожки, варить яйца, а уж Иванко сумеет их распродать. Маринця ему всегда поможет.
Но Львов не выходит из ее головы.
— Иванко, убежим когда-нибудь туда? Там мы продадим свое еще дороже.
Но Иванка теперь Львов не интересует.
А вскоре он и для Маринци печалью обернулся. Как пришли русские, так и с языка Проця Породько не исчезал царь.
— Во Львов приедет белый царь, возьмет всю землю галицкую под свою опеку, даст хлеб, волю и землю.
А Проциха говорила:
— Чисто совсем одурел хлоп на политике. Михайло Курило политиковал, вот и получил криминал, а этот хоть и не получил, так еще получит! — Проциха отходила от окна, глаза наливались слезами, и, глядя куда-то в себя, говорила:
— Белый царь — это тот же цисарь. Много тебе дал цисарь, что дети сидели все время на картошке?
А Проць кричал:
— Баба! — и тыкал пальцем на горшки и на детей.
— То-то и есть, что дети! Дети меня и удерживают.
Но Проць не дослушивал до конца, выходил из хаты, задрав голову кверху, уверенно улыбался, ничего не делал и братался с «русскими».
ebooksa