Стелла. Ничего! Ничего! Ничего!
Бланш. Я догадываюсь – про нас с Митчем. Да, да, ты знаешь, почему Митч не пришел, и не хочешь сказать!
Стелла безнадежно качает головой.
Я позвоню ему.
Стелла. Лучше не надо.
Бланш. А я позвоню.
Стелла (убитым тоном). Не стоит, Бланш.
Бланш. Но ведь так же нельзя, должен же кто-то объяснить мне, в чем дело! (Метнулась в спальню, к телефону.)
Стелла выходит на крыльцо и укоряюще смотрит на мужа.
Тот, проворчав нечто невнятное, отворачивается.
Стелла. Можешь радоваться – твоих рук дело… ни разу еще кусок не шел мне так поперек горла, как сегодня, когда я видела ее лицо и этот незанятый стул. (Заплакала.)
Бланш (по телефону). Алло! Будьте любезны, мистера Митчелла. А-а!.. Если позволите, я оставлю свой номер. Магнолия девяносто-сорок семь. И передайте ему, что дело неотложное… Да, да, очень важное дело… Благодарю вас. (Потерянная, испуганная, задерживается у телефона.)
Стэнли (медленно обернулся к жене, грубо хватает ее в объятия). Уедет эта, родишь маленького, и все, все наладится. Снова заживем душа в душу, и все у нас пойдет по-прежнему. Как бывало. Помнишь? Какие ночи мы проводили вдвоем! Господи, солнышко мое, как привольно нам будет по ночам, ну, и пошутим же мы тогда, а?.. Совсем как раньше!.. и снова побегут у нас разноцветные огоньки… и некого опасаться, что услышат, – никаких сестер за занавеской!
Наверху громкий хохот, крики, взвизги.
(Негромко засмеялся.) Вон! – Стив с Юнис…
Стелла. Вернемся. (Идет в кухню и принимается зажигать свечки, воткнутые в белый торт.) Бланш!
Бланш. Да? (Возвращается к столу.) Ах, эти свечки – милые, милые, милые… Не зажигай их, Стелла, не надо.
Стелла. Ну вот еще!
Вернулся в кухню и Стэнли.
Бланш. Сбереги их на дни рождения маленькому. Пусть всю его жизнь светят ему праздничные свечи, и пусть глазенки его светятся, как два синих огонька, зажженных на белом именном торте…