– Ну, милая, всплывай! – гипнотизирует корабль командир.
Предельно допустимая глубина погружения подводных лодок нашего проекта – триста двадцать метров. Прибор показывает четыреста пятьдесят! Красная отметка на шкале давно пройдена!
Мы продолжаем погружаться, но утешаем себя мыслью о том, что заводчане сработали корабль крепким; не зря же на глубиномере оцифровка до пятисот метров!
Два больших винта яростно перемалывают воду за кормой; они пытаются вывинтить нас из пучины поближе к поверхности. Но корабль весит около десяти тысяч тонн. Так просто эту махину не остановить, не вытянуть.
Неужто сейчас раздастся треск, хлопок, прочный корпус не выдержит, вода сомнет лодку, как лист бумаги, и все кончится? Каждый из нас знает физику в необходимом объеме. Мне представилась ужасная картина: срываются со станин срезанные (легко, будто ножом по маслу,) тяжеленные механизмы, может быть, и оба реактора, круша все и перемешивая искореженное железо с телами, с гидравликой, продуктами, пластинами регенерации, со свистом из магистралей воздуха низкого, среднего и высокого давления, паром и криками людей. Вот из кормовых отсеков падает вниз все содержимое технического чуда вместе с венцом природы – людьми, ссыпаясь в мягкую подставленную ладонь Индийского океана…
Встряхнуло, пересыпало, переломало… За несколько секунд… Лодка, ударившись о дно, разворотив морду, ничего не видя и не слыша, стукнувшись и хвостом – кормой, агонизирует взрывами и пожарами еще некоторое время; но потом, затихнув, окончательно похоронив в себе всякую жизнь, умирает сама, превратившись в страшный, видимый только Богу и морским обитателям, памятник погибшим морякам…
Вот так. И все?!!
Возможно, подобным образом погибла американская субмарина “Трешер”.
Но у нас еще есть шанс! Мы пока живы и боремся за живучесть корабля до последней возможности, до последнего вздоха! Каждую секунду!
Глубиномер показал пятьсот метров! Шкала на приборе закончилась. Но, по ощущениям, мы продолжаем погружаться.
Хутаба так и доложил (а ведь он один из всего экипажа сейчас чувствует организм корабля; он – наш врач и священник):
– Глубина пятьсот метров! Лодка погружается!
Прошло еще несколько долгих-предолгих секунд. К стрелкам часов будто привешены огромные многопудовые гири; тиканье отдается колокольным набатом.
“Море – моя могила и купель”, – вспомнилась фраза Алексея Лебедева – поэта-подводника, погибшего в Великую Отечественную войну.
Корабль задрожал всем корпусом и передал дрожь людям. Так нам показалось. Мы переглянулись. Затаили дыхание. Прислушались к кораблю, к тому, что там, за его стальными пределами.
Лица подводников напряжены, сосредоточены. По лбам, щекам, шеям катится крупный пот. И по спинам, и по грудям, и ниже.
В глазах немой вопрос и невероятная борьба: “Верим – не верим!” И надежда! И мольба!
У кого-то – отчаянье: “Не может сейчас все закончиться! Нет”!
Стрелка зашкалившего глубиномера не движется. Лодку трясет крупной, очень ощутимой дрожью.
Если бы перед погружением мы натянули от борта к борту нитку, насколько бы она сейчас провисла?!!