— Вас приговорили к кутузке условно, — пояснил Карагашев, улыбаясь. — Посадят после окончания следствия по делу об убийствах. Сказали, что до той поры в кутузку сажать никого не будут. Опасаются, чтобы заключенные не взбунтовались. И без того лагерь гудит, как пчелиный улей.
— Условно — это хорошо, — сказал Лыков. — Это нас устраивает. Ну, тогда вызывай конвой и отправляй меня обратно в барак. Завтра вызови или меня, или Игната. Продолжим нашу интересную беседу.
Глава 17
Утро в лагере началось с шума, гама и переполоха. Блатных по очереди стали уводить на допрос. Увели даже Подкову, хотя он протестовал и уверял, что хворает, а потому не в силах подняться на ноги. Без лишних слов двое конвойных подошли к койке, на которой лежал Подкова, подхватили его под руки и повели.
Через полтора часа точно таким же образом его доставили обратно. Подкова ахал, охал, жаловался на всевозможные боли в разных частях своего организма, но по всему было видно, что это с его стороны стопроцентный спектакль. На самом же деле Подкова был изрядно встревожен. То, что творилось в лагере, ему не нравилось. От всей этой кутерьмы, связанной с убийством оперуполномоченного и его осведомителей, он ожидал больших неприятностей.
У Подковы было подозрение, что эта кутерьма затеяна специальным образом, и затеяна она именно руками блатных. То есть они и в самом деле порешили и осведомителей, и самого оперуполномоченного. Кто именно это сделал — того Подкова не знал. Да и как тут узнаешь, кто же тебе это вот так вот запросто скажет? Народишко среди блатных — он ведь тоже разный, и поди разберись, что у кого в душе или в голове, кто в каких отношениях с администрацией лагеря!
Но зато Подкове казалось, что он знает, ради чего затеяна вся эта кутерьма, откуда дуют ветры и, соответственно, чего можно от всего этого ожидать. Не иначе как где-то там, наверху, чьи-то хитрые головы задумали таким вот способом расправиться с блатными! Скажут, вы порешили оперуполномоченного, вам и отвечать. И здесь даже неважно, кто именно это мог сделать. Есть само убийство, есть почерк, доказывающий, что убийство — дело рук блатных, и этого вполне хватит, чтобы обвинить в убийствах. Ну, а коль этого хватит, то и отвечать придется всем блатным и сполна. Очень может статься, что вплоть до полного уничтожения всех блатных. И, думается, не только в одном, отдельно взятом лагере, но и во всех других лагерях тоже.
И кто его знает, для чего кому-то понадобилось учинить таким вот образом расправу над блатными? Кто ж тебе скажет? Война…
Вот такие мысли одолевали Подкову. Надо было что-то делать, надо было у кого-то искать защиты и понимания. Да вот только что именно делать и кто тебя защитит и поймет? Устроить побег? Мысль, конечно, дельная, да вот только как ее осуществить на деле? Побег — дело сложное, а подготовка к нему — тем более. Поднять бунт? Оно конечно, блатные поднимутся на бунт по первому же слову Подковы, а к блатным, наверное, примкнут и многие из бытовиков и политических, да только и это не выход. К бунту нужно готовиться еще дольше и тщательнее, чем к побегу.
А времени-то как раз и нет. Вот блатных уже тягают на допросы. Даже его, Подкову, и то уволокли, невзирая на то, что он хворает. Сознавайтесь, требуют, это вы убили «кума» вместе с его стукачами?.. Охо-хо! И что тут делать, и как тут быть?
Негласное наблюдение за начальником лагеря установили в тот же день. О чем Карагашев и сообщил Лыкову, когда в очередной раз вызвал его якобы на допрос.
— Это хорошо, — одобрил Афанасий. — Пускай последят… Ну, а нам с Игнатом начальство что велело передать?
— Ничего особенного, — ответил Карагашев. — Сказали, чтобы вы продолжали работу. И добавили, что надеются на вас.
— И на том спасибо! — буркнул Лыков. — Коль так, то отправляй меня обратно. Раз надеются, то, как говорится, постараемся оправдать доверие.
В этот же самый день начальник лагеря Сальников встречался с Петром Петровичем. Так у них было намечено — встретиться именно в этот день. Встреча, как обычно, проходила в квартире Петра Петровича. Каким-то образом Петру Петровичу удавалось в любое время, какое только было ему нужно, уходить с работы, не вызывая при этом ни у кого никаких вопросов и подозрений. Так оно было и на этот раз.
— И как у нас дела? — спросил Петр Петрович у Сальникова.
— Потихоньку движутся, — неопределенно ответил начальник лагеря.
— Потихоньку — это плохо! — недовольно проговорил Петр Петрович. — Надо ускорить.
— Легко вам говорить — ускорить. — Сальников также был недоволен словами Петра Петровича. — Я и без того хожу по краю… А поторопишься, так и вовсе свалишься в пропасть.
— И тем не менее, — сказал Петр Петрович. — Надо ускорить дело. Меня тоже торопят, потому и я вас тороплю. Весна — в самом разгаре, Красная армия вот-вот может начать наступление на всех фронтах. Дальше, думаю, можно и не продолжать… — Он помолчал и спросил: — Что творится в лагере?