Воля и самоконтроль. Как гены и мозг мешают нам бороться с соблазнами

22
18
20
22
24
26
28
30

Достаток семьи влияет на многие черты личности ребенка, в том числе на самоконтроль

"Не в деньгах счастье", "богатые тоже плачут" – эти и подобные афоризмы призваны убедить нас, что по большому счету принципиальной разницы между бедными и богатыми нет. Но жизненный опыт и данные научных исследований говорят об обратном. Ученые давно заподозрили, что обеспеченность семьи – она же социоэкономический статус – влияет очень на многие вещи в будущей жизни ребенка. В том числе и на способность к самоконтролю. Как водится у исследователей, свои подозрения они проверили экспериментально. И вот что получилось.

Дети из бедных семей в среднем показывают более слабые результаты в тестах на IQ, хуже учатся, знают меньше слов и запоминают информацию не так хорошо, как их обеспеченные сверстники [15]. Повзрослев, дети из малоимущих семей чаще вылетают из школы или попадают в специализированные учебные заведения для трудных подростков. Это уже прямое указание на проблемы с самоконтролем: "клиенты" таких заведений часто оказываются там из-за того, что не могут совладать с желанием прогулять школу или заставить себя заниматься [16]. В 2008 году американские исследователи прогнали три десятка детей из семей с разным достатком через огромное количество тестов на способность запоминать информацию и держать ее в рабочей памяти, фиксировать и, когда нужно, переключать внимание, сдерживать порыв сделать манящее, но неправильное действие (тест Струпа и другие подобные задания), и наконец, на умение доводить задания до конца. Все вместе эти навыки называются исполнительными функциями мозга, и по сути они представляют собой расширенные способности к самоконтролю, когда к усилиям по сдерживанию порывов подключаются высшие когнитивные процессы. Дети из бедных семей не просто хуже справляются с подобными заданиями. Когда они выполняли тесты, в которых приходилось долго удерживать внимание (т. е. контролировать себя, не давая сознанию отвлекаться от цели), электрофизиологические показатели – данные ЭЭГ – выглядели так, будто у них повреждены различные зоны префронтальной коры [17].

В 2015 году появилось еще более удивительное исследование: используя магнитно-резонансную томографию, ученые выяснили, что размер мозга вообще и зон, ответственных за исполнительные функции в частности, напрямую зависит от доходов в семье. В отличие от многих других нейрофизиологов, которые исследуют устройство человеческого мозга на весьма скромных выборках, авторы этой работы подошли к вопросу с размахом и сравнили архитектуру мозга 1100 добровольцев от 3 до 20 лет. Масштаб исследования оказался настолько впечатляющим, что статью взяли в один из самых престижных мировых журналов по нейронаукам – Nature Neuroscience. Ученые не просто показали, что чем богаче семья, тем больше мозг у ребенка или подростка: они вывели зависимость между приростом дохода в долларах и относительным увеличением объема мозга. Она оказалась логарифмической: т. е. у бедняков даже небольшое улучшение финансового положения коррелировало со значительным ростом площади поверхности мозга, а такой же прирост годового дохода у богатых давал весьма скромную прибавку в размерах. В абсолютных цифрах результаты получились такими: у детей, чьи родители зарабатывают до 25 тысяч долларов в год, площадь поверхности мозга на 6 % меньше, чем у их сверстников из семей с доходом свыше 150 тысяч долларов в год [18]. При этом размер поверхности напрямую коррелировал со степенью развития тех или иных умственных навыков, и особенно чувствительными к общему достатку семьи оказались речь, чтение, память, ориентация в пространстве и исполнительные функции.

Авторы статьи отмечают, что мы пока не знаем, почему у детей бедных родителей мозг не "дорастает" до максимальных значений, а его исполнительные функции, в том числе самоконтроль, развиты хуже, чем у одногодок из благополучных семей. Ученые предполагают, что здесь работает сразу много факторов. Один из них – наследственность. Конечно, никогда нельзя исключать форс-мажор и невезение, но нередко родители в бедных семьях не могут заработать достаточно денег из-за того, что им мешают продвинуться какие-то черты характера, многие из которых обусловлены генетически. И несдержанность – одна из таких черт. Популяционные исследования, которые я приводила в начале этой книги, показывают, что люди, не способные совладать со своими прихотями, работают на менее оплачиваемых должностях и чаще меняют работу – то ли из-за конфликтов с начальством и коллегами, то ли просто из-за того, что им сложно заставить себя каждый день ходить на службу.

Еще один типичный для небогатых семей фактор – плохое питание. Бедняки чаще едят дешевую пищу, в которой мало витаминов и микроэлементов, зато много "пустых" калорий. Без нужного количества строительного материала даже при хорошем генплане невозможно возвести добротную конструкцию.

Третья возможная причина, почему мозг детей, которым не повезло родиться у обеспеченных родителей, "отстает" в размерах, – недостаточная стимуляция в раннем возрасте. Озабоченные зарабатыванием денег на еду или, наоборот, пьющие и живущие на пособие папа и мама не слишком мотивированы заниматься с детьми. Они меньше с ними общаются, реже отдают в кружки и секции, не водят в парки, детские центры и вообще куда-нибудь; дома у таких детей меньше игрушек и книг. Предоставленные сами себе, отпрыски целыми днями болтаются на улице или проводят время у экрана – по крайней мере, так принято считать. Желая отвязаться от назойливых просьб ребенка почитать сказку и поиграть, родители включают ему телевизор или дают приставку: эти два изобретения принято винить в "поглупении" и "разбалтывании" нового поколения. Мол, чем больше дети сидят у "ящика" или рубятся в игры, тем меньше они хотят делать еще что-нибудь: о каком самоконтроле может идти речь, когда сын или дочь проводят дни и ночи у экрана и их невозможно заставить заниматься ничем другим?

Телевизор может влиять на развитие силы воли детей

Впрочем, недавнее исследование, проведенное в Канаде, показало, что если это убеждение и верно, то лишь отчасти. Ученые сравнили, сколько времени смотрят телевизор и играют в видеоигры дети от четырех до шести лет из семей с разным достатком. И хотя разница, действительно, есть, она не слишком велика: малыши из бедных семей тратят на телевизор, приставку или компьютер в среднем 128 минут в день (2,13 часа), в то время как отпрыски состоятельных родителей – 114 минут – 1,9 часа. При этом у девочек различия более заметны: если доход родителей мал, дочери проводят у экрана 129 минут в день, а если папа и мама зарабатывают много, то всего 108 [19]. В Америке разрыв оказался более заметным: дети из бедных семей в среднем проводят у экрана 144 минуты в день (2,4 часа), а дети из семей с хорошим достатком – 102 минуты, или 1,7 часа [20]. Сложно представить, что лишние 14 или даже 40 минут способны заметно повлиять на размер мозга. Но, может, дело не в количестве просмотренных программ, а в их качестве?

Некоторые научные данные подтверждают, что содержание передач, действительно, может способствовать тому, что у детей разовьются привычки, характерные для людей с низким самоконтролем, например склонность есть много вредной еды или курить. Но похоже, влияние телевизионного контента вторично. То есть дети, которые могут пройти "зефирный" тест, мало поддаются вредному воздействию телевизора. А вот если у ребенка изначально есть сложности с самоконтролем, телевизионные соблазны для него могут быть очень опасными. Реклама спиртного и табака наполовину меньше цепляет детей и подростков, способных хорошо управлять своими порывами: по сравнению с теми, кто плохо умеет держать себя в руках, они реже находят алкоголь и сигареты привлекательными и не хотят непременно их попробовать [21]. С рекламой еды ситуация менее однозначная: исследования показывают, что изображение любой еды – неважно, салат это или чипсы, провоцирует людей есть больше нормы. Когда дети смотрят мультики, в которых аппетитно показывают еду, они съедают на 45 % больше, чем во время просмотра передач и мультфильмов, в которых съестное не появляется [22]. Причем если человек видит на экране что-нибудь вредное, он сразу же хочет именно это, даже если обычно предпочитает здоровую пищу. Эксперименты показывают, что магия телерекламы, которая заставляет нас вожделеть то, что она так красочно живописует, сильнее самоконтроля [23].

Так что телевизор сам по себе, видимо, не способен радикально влиять на способность детей к самоконтролю, но вот усугубить уже имеющиеся проблемы вполне в состоянии37. И хотя бы отчасти он может быть виновен в том, что у детей из бедных семей хуже развиты исполнительные функции мозга. Но чтобы объяснить наблюдаемую разницу в развитии мозга бедных и богатых, одного телевизора явно недостаточно. Очевидно, в семьях с низким достатком на детей действует целый комплекс факторов, каждый из которых в отдельности не так уж страшен. Однако, работая сообща, они приводят к плачевному результату.

Но один фактор по силе воздействия заметно превосходит остальные. И хотя считается, что в бедных семьях его больше, он может возникнуть в жизни людей с любым достатком. И фактор этот – стресс.

Стресс

Стресс – фактор, способный влиять на развитие мозга

"Ах, для меня это был такой стресс!" – говорим мы почти по любому поводу, от утренней поездки в переполненном вагоне метро до смерти близкого человека. Google выдает 24,5миллиона статей про стресс, а психологические глянцевые журналы в каждом номере объясняют, что он – корень всех бед. И это не мода последних лет: известное выражение "Все болезни от нервов" бытовало еще в советские времена. При этом большинство людей толком не знают, что же такое стресс и как именно он воздействует на организм. И даже поминающие стресс при каждом удобном случае до конца не верят, что он действительно может всерьез навредить. А зря. Многочисленные исследования доказывают, что стресс, особенно хронический, вызывает в организме физические изменения, зачастую необратимые. Этот процесс затрагивает и мозг, включая области, ответственные за самоконтроль.

Как впервые был обнаружен стресс, или о том, что ошибки иногда помогают делать замечательные открытия

Но прежде чем выяснять, как стресс делает нас безвольными, нужно разобраться, что же это, собственно говоря, такое. Как ни странно, но четкого определения нет не только у обывателей, но и у ученых. Начало исследований стресса – и сам этот термин в его нынешнем значении – связаны с именем канадского эндокринолога родом из Австро-Венгрии Ганса Селье. Ученый исследовал, как организм мышей реагирует на всевозможные травмирующие воздействия, – хотя тема эта возникла в его исследованиях вынужденно. Только что, в 1921 году, был открыт инсулин, в 1923 году за эти работы присудили Нобелевскую премию, и амбициозный 28-летний ученый тоже намеревался найти какой-нибудь новый гормон. Селье решил попытать счастья с половыми гормонами, и чтобы сделать воздействие гипотетического неизвестного соединения более заметным, вкалывал мышам концентрированные вытяжки из яичников. Манипуляции неизменно давали ярко выраженный эффект: у мышей появлялись язвы, лимфоидные ткани уменьшались в размерах, а надпочечники, наоборот, увеличивались. Более того, чем больше вытяжки вкалывал ученый, тем сильнее проявлялись последствия. Селье ликовал: он был уверен, что новый гормон (а заодно и Нобелевская премия) у него в руках.

Но честолюбивый эндокринолог был прежде всего хорошим ученым и понимал, что без правильных контрольных опытов его открытие мало чего стоит. Желая убедиться, что наблюдаемые физиологические изменения действительно произошли из-за неизвестного гормона, Селье вколол мышам вытяжки гипофиза и плаценты. К страшному разочарованию исследователя, у животных развились точно те же изменения. Чувствуя, как уплывает премия, Селье стал вкалывать мышам вытяжки всего подряд, от почек до селезенки – и каждый раз наблюдал изъязвление желудка и кишечника, рост надпочечников и уменьшение лимфоидных тканей. Отчаявшись понять, что происходит, исследователь вколол грызунам формальдегид – и обнаружил, что он "работает" так же, как вытяжки внутренних органов. Мечта о новом гормоне окончательно рассыпалась. Селье был раздавлен. "Мне было настолько плохо, что несколько дней я просто сидел в лаборатории, размышляя, как можно было бы избежать такого провала и что делать теперь", – писал ученый в своих воспоминаниях. Самым очевидным решением было признать свою неудачу и забыть все опыты по поиску нового гормона. Но что-то мешало Селье сделать это. Навязчивая мысль, которая преследовала его со времен, когда он был студентом медицинской школы при Пражском университете, подсказывала, что в полученных результатах есть нечто очень важное.

Осматривая своих первых пациентов, 19-летний будущий врач заметил, что у всех больных, независимо от диагноза, много общего. Они чувствовали себя неважно и выглядели нездоровыми, язык был обложен, пациенты жаловались на боли в разных частях тела и суставах, расстройства пищеварения и потерю аппетита. Первичный осмотр показывал, что многих лихорадило, печень и селезенка были увеличены, небные миндалины воспалены, на теле выступала сыпь. При этом специфические симптомы конкретного заболевания проявлялись позже. "Это были мои первые пациенты, поэтому я изучал их без предвзятости, которую навязывают устоявшиеся в медицине взгляды, – писал Селье. – Если бы в тот момент у меня было больше знаний, я бы никогда не задал себе все эти вопросы, потому что всё выглядело так, как оно и должно было выглядеть". Юный медик поделился предположением, что существует некий общий "синдром нездоровья", со своим куратором, тот посмеялся над его наивностью, и Селье забросил эту идею. Но теперь, когда он сидел перед клетками с больными мышами и горевал о разбитых мечтах найти новый гормон, она появилась вновь. Что, если язвы и изменение органов – это реакция не только на болезнь, а на любое травмирующее воздействие? Озарение Селье стоило здоровья еще нескольким десяткам мышей: ученый заставлял животных бегать до изнеможения, выставлял на мороз, перерезал спинной мозг, впрыскивал колоссальные дозы морфина, адреналина, атропина и вообще всего, что нашлось в лабораторных шкафах. На этот раз гипотеза подтвердилась: самые непохожие воздействия приводили к одному и тому же физиологическому эффекту. И он очень напоминал тот самый "синдром нездоровья", который Селье обнаружил у пациентов пражского госпиталя.