Солдат, сын солдата. Часы командарма

22
18
20
22
24
26
28
30

— Почта, товарищи! Почта!

У Катанчика как-то сразу исчезло желание продолжать спор с Микешиным, ему сейчас было все равно, кого товарищи посчитают победителем. Одного он сейчас хотел — получить письмо, написанное рукой родного, близкого человека. Но ему не писали. Катанчик хорошо знал, кто в этом виноват, хотя, пытаясь как-то залечить глубокую рану в своем сердце, он уже давно переложил вину на эпоху: была большая, страшная война, она разрушила и родственные связи, а новые связи между людьми создаются трудно, медленно...

Но сейчас это никак не утешало Катанчика. Плохо ему, очень плохо, и никакие теории ему не помогут.

4

Опять несколько писем принесли Микешину. Удивительно, сколько людей помнят об этом парне. Иному знаменитому актеру или футболисту столько не пишут. А Микешина разве чем-нибудь удивишь? Он, должно быть, считает это обычным делом.

Вася подавил вздох и незаметно вышел из комнаты, чтобы не видеть счастливых лиц товарищей и чтобы они не видели, как он сам несчастлив.

Сергей Бражников сегодня не ожидал письма. Товарищи по работе пишут ему аккуратно, иногда коллективно, всей бригадой, иногда кто-нибудь один сообщит о шахтерских новостях и пожелает своему бывшему бригадиру здоровья и успехов в солдатской службе. Словом, не забывают его друзья-шахтеры, но нельзя же от них требовать, чтобы они писали так же часто, как пишет, например, Саше Сафонову его мама. Вот и сегодня Саша получил письмо. Но чем-то он недоволен.

— Что, Саша, случилось что-нибудь? — спросил Сергей.

— Полюбуйся. — И Саша показал Сереже извещение о денежном переводе. — Ну зачем она это делает? Я же писал, чтобы она не смела.

Дома Саша не задумываясь брал у матери деньги на всякие свои мальчишеские нужды. Но теперь, солдат, взрослый человек, он понимает, какую брешь в скромном бюджете семьи образуют эти денежные переводы.

— Зачем это мне? Я ведь сыт и одет. А мама, наверно, на всем экономит и отца обижает, и Аленку. Ну что с ней делать, Сережа, скажи?

— Напиши ей еще, — посоветовал Сергей.

— Бражников! Сергей! Тебе письмо.

— Мне?

Некоторое время Сергей недоуменно рассматривал небольшой, голубого цвета конверт. Незнакомый почерк. От кого бы это? Неожиданно возникло перед глазами красивое и, честно скажем, совсем не противное Сергею лицо Лиды. Но парень сердито тряхнул головой, и хрупкий образ рассыпался, исчез. «К черту! Не хочу! И о чем она может мне писать?»

Сергей вскрыл конверт, в нем было коротенькое письмецо: «Уважаемый Сережа! Нас, комбинатских девушек и бывших подруг Лиды Казаровой по техникуму, глубоко возмущает ее мещанский поступок. Мы ей прямо сказали об этом, и хорошо, что она уехала к своей глупой, зазнавшейся ереванской сестрице. Жаль только стариков Казаровых, мы их уважаем, хотя они не сумели воспитать как следует своих дочерей. Мы пишем Вам потому, что, обидевшись на Лиду, Вы перестали посещать наш Дворец культуры. Не надо так, Сережа! Приходите, мы будем Вам рады».

И четыре подписи.

Четыре девичьих имени. Сергей не знает их. Наверно, его знакомили с ними, а он не запомнил. «Эх, Сергей, Сергей, бирюк ты угрюмый, — укоряет он самого себя. — Это же определенно хорошие, славные девушки. А ты их не запомнил. Как же ты так!»

И все же он пытается представить себе этих девушек. Нет, не всех четырех, конечно. Зачем ему четыре? Да и трудно нарисовать сразу четыре воображаемых лица. Но хотя бы ту представить себе, которая писала это письмо, ту, чья рука выводила эти стройные, четкие буковки. «Опять ничего не выходит. Кто это мне сказал, что я человек без воображения? Кажется, это Саша сказал. Ну что ж! Чего нет, того нет».

И вдруг вопреки всему возник перед Сережей образ девушки. У нее такие же пышные, вьющиеся волосы, как и у Лиды, но это не Лида. У нее большие, черные, умные глаза и милые нежные губы. Возможно, это одна из тех, чье имя стоит под письмом. Эту девушку Сергей еще не знает. Это та, которую он ищет. Будущая его подруга. Та, о которой он мечтает. Потому что в двадцать лет невозможно человеку жить без такой мечты.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ