— И разругались! — докончил Сталин. — А вам надо работать вместе.
— Боюсь, Иосиф Виссарионович, что это сейчас не выйдет. Я понимаю, — раз Бухарин на своей «Лейбор парти» не настаивает и Троцкий о ней даже не знает, то раздувать какие-то разногласия глупо и непартийно…
— Вот это верно!
— Но как работать с Шандаловым, с которым мы до сих пор жили, что называется, душа в душу, и вдруг он нас изображает чуть ли не карьеристами?
Сталин удивленно повел бровями:
— Это почему?
— Не знаем почему. Говорит, что мы «непринципиальны», когда «отгораживаемся» от Бухарина, боимся «впасть в уклон»… А мы всего только в глаза сказали, что думаем.
— Это ерунда! Вздор. Вы его тоже как-нибудь обозвали?
— Нет, — отвечал Скудрит, — мы не позволяли себе личных выпадов.
— Плюньте, обойдется. Брань на вороту не виснет. Виноват во всем, конечно, Бухарин. Ишь, втянул вас в «большую политику»! Зачем ему было читать вам эту горе-записку? Нашел чем хвастаться! Вот я ему это сам скажу. Хорошо, что вы пришли прямо в ЦК.
Скудрит заметил, что Окаёмов ходил еще к Зиновьеву. Косте показалось, что по лицу Сталина пробежала тень.
— Зачем ходил?
— Говорил о том же, о чем мы сейчас с вами.
— Ну что же, Зиновьев — член Политбюро, — сдержанно заметил Сталин и тут же добавил: — Но все-таки не секретарь ЦК. Вы поступили правильно, обратившись в секретариат. Итак, все же постарайтесь с Шандаловым и Бухариным сработаться. Таков вам совет ЦК.
Выйдя из здания ЦК, на Старой площади повстречали Окаёмова.
— Только что был у Зиновьева, — сказал он. — Хочет тебя видеть, Костя, просил передать приглашение. Сказал: «Приведите мне Пересветова, хочу познакомиться». Ему понравилась твоя вчерашняя речь.
Костя с Яном переглянулись. Ян сказал:
— Член Политбюро приглашает — надо идти!
Окаёмов с Пересветовым условились, что пойдут вместе в понедельник (была суббота).
— Но тебе надо будет ухо востро держать, — сказал Ян, когда Окаёмов с ними попрощался. — Как раз очутишься между двух огней. Да нет, теперь уже между трех!..