Круча

— Может быть, вас связывает визит к Сталину? Его совет «срабатываться»? Предоставьте мне, я все улажу. Вы получите официальное направление от учраспреда ЦК в Ленинград. Хотите? Или не решаетесь?

— Не решаюсь, — отвечал Пересветов. — Сейчас я стал посвободнее, в «Правду» не хожу, смогу заняться историей. По своей институтской специальности, — пояснил он. — А то я совсем от нее отстал.

— Ну!.. — разочарованно протянул Зиновьев. — Вы мне показались человеком политически активным. Или я ошибся? Время не такое, чтобы настоящий большевик с головой уходил в «чистую науку».

— Не с головой, — улыбнулся Пересветов, — а все-таки…

— Дело, конечно, ваше личное. Но, может быть, еще подумаете? Может быть, для начала напишете статейку в «Ленинградскую правду»? Что-нибудь на внутрипартийные темы. Я бы здесь отредактировал…

— О статье подумаю.

…На улице Окаёмов спросил:

— Ну как? Напишешь в «Ленинградскую правду»?

— Вряд ли.

— Почему же?

— Скажи, — вместо ответа спросил Костя, — а с чего это он вдруг на московскую организацию взъелся? Будто бы в ней демократии нет, о партаппарате… Ведь так троцкисты говорили.

— Ну уж, брат, ты больно глубоко копнул! — Окаёмов принужденно засмеялся. — На три аршина в землю!.. Он сравнивал Москву с Питером, только и всего. Там процент индустриальных рабочих выше, в Москве засилье советских служащих, вузовцев, — кто же этого не знает? Ну, от этого зависит и атмосфера партийной жизни… Только в этой плоскости он и говорил.

— Хорошо, если только в этой плоскости, — пробурчал Костя. — Меня в его словах что-то царапнуло.

Глава восьмая

1

Прошла неделя — Сандрик из Ленинграда не возвращался. Хоть бы открытку прислал!

И вдруг Костя был неприятно озадачен сообщением Окаёмова: Флёнушкин остается работать в «Ленинградской правде». Ему там дают в заведование экономический отдел газеты.

Что это значит? Выходит, Зиновьев, через Окаёмова, делал Флёнушкину такое же предложение, что и Пересветову? Но к чему же тут скрытность? Это непохоже на Сандрика. Однако факт оставался фактом. Перевелся в Ленинград и ни слова не пишет!

Костя почувствовал себя очень скверно. Обиду он переживал еще сильнее, чем месяц назад от Виктора. Можно ли после этого верить в товарищей?

В Москву вернулась Оля, он мог бы с ней поделиться. Но он пошел к Уманской и в горячих выражениях описал ей «измену» Сандрика. Говорили они так, словно никаких объяснений между ними не происходило. Выслушав его, Лена заметила:

— Давно хочу тебе сказать одну вещь. Не обидишься?