Уходящее поколение

— Его напечатают в двух случаях: если он так хорошо написан, что нельзя забраковать, или если вы заручитесь солидной поддержкой.

— Коли он плох, так я сам не захочу его издавать.

— Нет, вы слушайте, что я хочу сказать. Не знаю, как у писателей, а про кино я слышала, что там ставят картину, когда сценарист берет в соавторы режиссера. А то бракуют. Так говорят.

— Ну мало ли чего говорят. Для меня побочные ходы исключены, пусть судят по качеству.

— Вы мне дадите почитать?

— Пожалуйста, если хотите.

Ирина Павловна перехватила брошенный им взгляд на висевшие над тахтой фотографии.

— Это я с мужем, перед войной, и наш сын Максимка, ему здесь пять лет. Такой был чудесный мальчик! Вернется с прогулки, расщебечется, обязательно расскажет, что он на улице увидел, а за игрушки возьмется или за книжку, его в доме не слышно и не видно. И такой добрый, конфетку получит, обязательно бежит со мной поделиться. У него был двоюродный брат, хулиганистый мальчишка, и вот прибегает раз ко мне Максимка: «Мама! Димка дерется, а я ударить его не могу, ведь я старше!..» Он у меня после восьмилетки окончил строительный техникум, а сейчас проходит службу в армии. А это папа с мамой… Она этим летом что-то засиделась со своей племянницей на даче… Папа умер в Ленинграде. Максим вместе с ним там блокаду перенес. А муж не вернулся с фронта.

Аришина мама, женщина полная, с добрыми глазами и пышной прической, снялась в платье с буфами на рукавах и крупной брошью на груди. Отец выглядел молодцеватым мужчиной с лихо закрученными усами. На его груди белела манишка.

— А картины эти подлинники, — Ирина Павловна назвала имена известных русских живописцев. — Отец их собирал, до революции он был человек богатый. После него нам с мамой не одну картину продать пришлось, это уже остатки… Вон там, за шкафом, стоят еще несколько небольших полотен.

— Помнится, Лена говорила, что вы в Китае побывали?

— Да, летала к мужу через Среднюю Азию ненадолго, в тридцать восьмом году. Не полагалось этого, но знакомые летчики устроили разрешение. Одели меня в военную форму, принялась было там вести хозяйство в группе наших добровольцев, но японцы начали наступать, и китайское командование разбросало нашу группу по разным участкам фронта…

— Много, наверное, интересного повидали?

— Многое уже забылось. Из китайских слов прочнее всего врезалось в память тзиньбао — воздушная тревога. Поднимутся наши в воздух, и дрожишь, не знаешь, все ли вернутся.

— Бывало, что не возвращались?

— Конечно. При мне один замечательный парень, молодой советский офицер, погиб. Пошел на таран в воздушном бою на своем «чижике»-истребителе и рухнул вместе со сбитым японским бомбардировщиком на землю недалеко от нашего полевого аэродрома…

Технической или другой какой-либо специальности Ирина Павловна не имела, работала в прошлом машинисткой, а сейчас заведовала канцелярией в управлении спецмонтажа.

Пересветов на другой же день привез ей свою рукопись, а когда после этого позвонил, она сказала:

— Вы не так, как многие другие, пишете. Чувствуется, что все это с вами самим было.

— А это хорошо или плохо, что не так пишу?