Уходящее поколение

Ирину Павловну Константин вскоре привел к ним домой и без дальних слов представил как свою жену.

— Папа, — предложил Владимир, — вы с Ириной Павловной займете твой кабинет, а я перееду к Кэт, нам с ней обещают дать этой зимой однокомнатную квартиру.

Ирина Павловна, однако, воспротивилась. Она не хочет их стеснять и уже нашла временный выход из положения. Оставить маму и сына ей нельзя; пойти к ним в комнату четвертым жильцом Константин Андреевич тоже не может, но у знакомых Ирины Павловны пустует зимой дача в Быкове, которую нужно отапливать, они разрешают поселиться там до весны. К весне, может статься, подойдет его очередь на комнату, а потом они постараются обменять свои две на отдельную квартиру и поселятся семьей, вместе с ее матерью и сыном, — он скоро вернется из армии.

— Пока на электричке в Москву буду ездить, и на работу, и к ним, в Быкове многие так делают.

— Мне тоже придется в Москве часто бывать, — заметил Константин. — Здесь недалеко.

— Папочка, — улучила минутку шепнуть отцу Наташа, — какая она красивая! Энергичная. Вообще она мне очень нравится!

— Она всем нравится, — прошептал он в ответ с улыбкой, вспоминая слова Зинаиды Алексеевны.

Наконец Елена Сергеевна позвонила: рукопись она прочла, роман решено издавать, ей поручили редактирование. Она просит Константина Андреевича приехать для подробного разговора.

— Ныне отпущаеши! — кладя трубку и смеясь, воскликнул он.

В издательстве быстро договорились о необходимых доработках. Рекомендованные Николаем Севастьяновичем сокращения были уже в рабочем экземпляре произведены, оставалось выбросить несколько побочных эпизодов, тормозивших течение сюжета, подсократить число третьестепенных лиц, оставив из них самые необходимые и характерные. Язык романа, по заключению Елены Сергеевны, правки не требует, за исключением отдельных мелочей, отмеченных на полях рукописи.

В ближайшие дни с Пересветовым подписали издательский договор и выдали ему денежный аванс в счет гонорара.

Наконец-то позади месяцы томительной неопределенности, «качелей», как он мысленно ее именовал. Какое счастье! Оформив свой уход с работы в исторической редакции, он приступил к правке рукописи на сей раз впервые с чувством полного удовлетворения, словно взобравшись наконец на вершину крутой горы. Спуск в долину сулил несравненное наслаждение увидеть свою книгу напечатанной.

Победа, однако, не опьяняла его: по опыту журналиста он знал, что как раз теперь особенно ответственным для него становится каждое движение пера. Еще вчера он мог сколько хотел мудрить над текстом, корежить его и так и сяк, примериваясь, как будет лучше. А теперь — стоп: что написано пером, не вырубишь топором. Завтра у каждой его строки, у каждого слова появится новый хозяин — читатель. Исправлять, улучшать текст можно только сейчас или никогда.

Елене Сергеевне он, в порыве внутреннего ликования, пообещал доделать рукопись «буквально в несколько дней», а продержал ее у себя недели две, в который раз перечитывая заново, раздумывая над каждой страницей. Перо будто потяжелело в его руке. Далекий от претенциозных сопоставлений себя с литературными гениями, Константин не забывал слов Гоголя, что он скорее умрет, чем выдаст читателю вещь недоношенную, не доведенную до «перла создания». К этому, в меру своих сил, стремился и Пересветов, а в какой степени ему это удастся, — пусть о том судят читатели.

Время шло. Поселившись на чужой даче в Быкове, супруги зимой ездили в Москву — Ирина ежедневно, Константин через день-два, то в библиотеку, то к своим на Ленинградский. В дачном саду, в один из ясных осенних вечеров, они терпеливо дожидались часа, когда на потемневшем небе появится медленно плывущая светлая точка — первый в мире спутник Земли — советский!..

Трехкомнатная дача с мезонином двоим была велика, они облюбовали для себя комнатку поближе к котлу водяного отопления; Ариша пригнала машину с углем с ближайшего к Быкову склада; Константин осваивался с задачей поддержания в комнатах должной температуры. Он обзавелся новой пишущей машинкой и принялся для начала перепечатывать разрозненные черновые отрывки, заготовленные для второго романа о Сергее.

Вдвоем, в полном отрыве от людей, даже без радиоприемника, точно на необитаемом острове, они переживали настоящую робинзонаду, «рай в шалаше», медовый месяц, счастливые происшедшим. Ариша вскоре стала говорить, что даже не может вспомнить, как это она жила одна? А в Косте изо дня в день таяло и постепенно исчезало тягостное внутреннее напряжение, в каком он жил последние десять лет со дня смерти Ольги. Оглядываясь назад, он заключил, что сравниться с тогдашним ударом по силе для него могло только первое горе, постигшее его в далеком прошлом, — Сережина гибель.

Они с Аришей подошли друг другу характерами. Возвращаясь вечерами с работы и принимаясь за приготовление ужина, Ирина просила его петь, он пел во весь голос безо всякого аккомпанемента одну за другой песни, арии, романсы. Из песен больше всего ей нравилась «Помню, я еще молодушкой была», из арий — «Я вас люблю, люблю безмерно» (из «Пиковой дамы»).

— Скажи, — спрашивала Ариша, — я хоть чуточку, хоть чем-нибудь тебя раздражаю? Только откровенно!

— Ничем, ничуточки!