— Еще люблю, чтобы меня дома ничто не раздражало, ни мебель, ни стены, ничто. Я не говорю про нынешнюю комнату, нам просто тесно в ней втроем, тут уж не до обстановки. Обои даже переклеивать не хочется, а надо бы, — не терплю эти розовые цветочки… От прежнего у нас остался мамин шкаф, папин мраморный столик да стулья, которые в комнате не умещаются, а продавать — разрознить дюжину жалко. Из-за них война с соседкой, грозится на лестницу выбросить… — В углу передней, у входной двери, высилась горка перевернутых и связанных бечевкой стульев. — Вы, конечно, осуждаете меня за мещанские интересы?
Она с испытующей полуулыбкой оглянулась на него через плечо.
— Подожду, пожалуй, с окончательным выводом.
— И еще я сумасбродка порядочная.
— Вы? Что-то непохоже.
Продолжая стирать, она рассказала случай из своего детства. Однажды молодой человек, ухаживающий за одной из многочисленных ее двоюродных сестер, поддразнил Аришу, сказав, что она побоится спрыгнуть с небольшой плотники между двумя прудами на деревянный настил, по которому прозрачной пленкой струилась вода, скатываясь в неширокий, у берегов подернутый зеленой ряской омуток. Они брели по этой плотнике компанией.
— Я недолго думая махнула через перила прямо на мокрые доски. Я не знала, что они такие скользкие, ноги мои поехали, я шлепнулась и моментально съехала в воду как на салазках. Мои на плотине ахнули от ужаса, плавать я еще не умела. Маруськин кавалер перепугался, бросился меня спасать, но там оказалось мелко, он протянул мне с берега руку, и я выбралась на сушу в мокрущем платье, вся в налипшей на него зелени. Хохоту было сколько! Ну и страху все набрались, я больше всех… Потом, уже замужем, втемяшилось мне прыгать с парашютом. Муж ни в какую, не разрешает ни за что. Тогда я подговорила одного из летчиков, его товарища, он мне это дело устроил. Выйдя на крыло над аэродромом, я думала, что умру со страху, закрыла глаза, но прыгнула благополучно и приземлилась на лугу. Зато мне дома был скандал… Да вы присядьте, Костя, что вы все стоите? — сказала она, обмахивая сухой тряпкой стул, хотя он не был мокрым. — Я сейчас кончу, развешаю и будем собираться.
Они уже звали друг друга без отчеств, по именам. Ирина обещала его сегодня познакомить со своей двоюродной сестрой Зиной.
— Она всегда меня за что-нибудь прорабатывает. Я неуч, а Зиночка у нас образованная, семь или восемь иностранных языков знает. Мы ее зовем бабушкой китайского императора.
Она старше Ариши. Работала в Книжной палате, а перед уходом на пенсию — в архивах по разбору документов, похищенных фашистами с советских территорий и возвращенных нами после Победы. В личной жизни Зинаиде Алексеевне не повезло. От мужа, с которым свела ее судьба, она вскоре ушла, сочтя его «копеечной душой», оставила ему удобную хорошую квартиру и жила со своей матерью в крошечной комнатушке, в деревянном доме.
— А я так и осталась без высшего образования, — продолжала Ирина Павловна, заканчивая стирку. — В двадцатых годах у нас лабораторный метод вводили в школе, кто хотел — учился, а кто не хотел — лентяйничал. Окончив школу, я все-таки решила поступать в вуз, экзамены выдержала на юридический факультет, да не прошла по возрасту; восемнадцати не исполнилось. Решила, год обожду, опять сдавать буду, а тут скоропалительно выскочила замуж. Муж не дал мне продолжать образование, до сих пор за это на него сержусь. Он дома не сидел, все в полетах, вот ему и мерещилось невесть что. Молодая была, ухажеров хватало, да я их отваживала, остра была на язычок. А потом Максимка родился, не до учения стало. Не любила ни кухни, ни домоседства, мечтала сделаться знаменитым юристом… — Она печально усмехнулась. — Что поделаешь! Бодливой корове бог рог не дает… Сейчас белье развешаю и переоденусь.
Поднявшись со своей спутницей по шатким ступенькам на балкончик, упрятанный в кустах сирени, Константин увидел трех старушек, таково было первое впечатление. Рядом с цветущей Аришей Зинаида Алексеевна скорее выглядела ее тетушкой, чем кузиной. Мария и Елизавета Ивановны внешне были схожи, обе одинаково седенькие, но в то же время разные. Младшая, Мария, полнее (не такая полная, впрочем, какой Пересветов видел ее на карточке), черты лица у нее покрупней, чем у сестры, взгляд светится приветливостью; а у старшей, Елизаветы Ивановны, черты мельче, выражение лица суховатое, глаза смотрят колюче. Когда расселись на плетеных стульях вокруг некрашеного тесового стола на балконе, Аришина мама полюбопытствовала, где гость квартирует, сколько у него детей. Старшая сидела молча, время от времени двигая челюстями, словно пожевывая. Когда она что-то произнесла, голос у нее оказался низкий, почти мужской. А у Зинаиды Алексеевны, ее дочери, голос был тоненький, почти детский. Она сказала, что фамилию Пересветова помнит по двадцатым годам, читала его книгу о зарождении меньшевизма.
— В Книжной палате нас привлекали к составлению каталога личной библиотеки Владимира Ильича Ленина в Кремле. Каталог недавно вышел из печати, можете в нем отыскать название вашей книги, изданной под редакцией Покровского.
— Неужели?.. Может быть, Владимир Ильич успел еще прочесть ее?
— Не думаю. Выход ее датирован, если не ошибаюсь, тысяча девятьсот двадцать третьим годом, Ленин тогда уже сильно болел, вряд ли врачи разрешали ему читать что-либо, кроме самого необходимого.
Когда старушки сестры ушли в комнаты и на балконе остались они втроем, Зинаида Алексеевна спросила:
— Как вам нравится наша Ариша?
Ирина и Константин, переглянувшись, улыбнулись.
— Ирина Павловна прекрасная женщина.
— Она всем нравится, только не очень этим обольщайтесь, чтобы впоследствии не разочароваться. При всех ее достоинствах, более неаккуратного в исполнении своих обещаний человека трудно сыскать. Если она вам скажет — приду тогда-то, так и знайте, что опоздает.
ebooksa