Счастливчики

В дверях она полуобернулась. Фелипе стоял на том же месте, опустив руки в карманы халата и был похож на первоклашку, изо всех сил прячущего страх.

— Представляешь, Паула узнает, что мы тебя называем малышом, — сказала Беба, закрывая за собой дверь.

— Стрижка — операция метафизическая, — высказался Медрано. — Наверное, уже существуют психологические и социологические исследования, посвященные парикмахерам и их клиентам? Ведь это, что ни говори, ритуал, который мы почитаем и блюдем на протяжении всей жизни.

— В детстве парикмахерская действовала на меня не меньше, чем церковь, — сказал Лопес. — Было что-то таинственное в том, как парикмахер приносил специальный стул, и потом это ощущение: твою голову сжимают, точно кокосовый орех, и крутят из стороны в сторону… Да, это ритуал, вы правы.

Они стояли у борта, отыскивая взглядом хоть какую-нибудь точку вдали.

— Получается, у парикмахерской есть что-то от храма, — сказал Медрано. — Во-первых, разделение на мужскую и женскую придает ей особую значительность. Парикмахерская подобна бильярдным залам или уличным писсуарам, нечто «только для мужчин», что необъяснимым образом возвращает нам некоторую степень свободы. Мы как бы вступаем на территорию, отличную от улицы, дома или трамвая. Утрачен обычай по завершении обеда мужчинам оставаться одним или пить кофе в отдельном салоне, без дам, однако кое-какие редуты мы еще удерживаем.

— А запах парикмахерской, который узнаешь в любом уголке земли.

— Не говоря уж о том, что это «только для мужчин», возможно, придумано затем, чтобы самый мужественный мужчина мог поддаться эротизму, который сам он считает присущим лишь женщинам, может быть, и безо всяких оснований, но считает, и который бы в других обстоятельствах с негодованием отверг. Всяческие притирания, компрессы, присыпки, духи, модельная стрижка, зеркала… Если перечислить все это вне контекста, разве это не женские штучки?

— Конечно, — сказал Лопес, — что лишний раз доказывает: даже оставаясь одни, мы не можем быть совершенно свободны от женщин, слава богу. Пойдемте посмотрим на тритонов и нереид, они, наверное, уже в бассейне. Да и мы могли бы окунуться, че.

— Ступайте один, дружище, я немного похожу тут, на солнышке.

Атилио с невестой картинно бросились в воду и завопили, что вода очень холодная. Хорхе, всем своим видом обозначая отчаяние, подошел к Медрано и сообщил, что Клаудиа не разрешила ему купаться.

— Ничего страшного, искупаешься после обеда. Вчера тебе нездоровилось, а вода, ты же слышал, ледяная.

— Всего лишь холодная, — сказал Хорхе, в некоторых случаях любивший точность. — Мама всю жизнь посылает меня купаться, когда я не хочу, и… и…

— И наоборот.

— Да. А ты, Персио-лунатик, не купаешься?

— О нет, — сказал Персио, крепко пожимая руку Медрано. — Я слишком ленив для этого и к тому же однажды во время купания так нахлебался воды, что не мог говорить целых двое суток.

— Выдумываешь, — заключил Хорхе, не очень уверенно. — Медрано, ты видел там, наверху, глицида?

— Нет. На капитанском мостике? Там никогда никого не бывает.

— А я видел, че. Когда выходил на палубу, недавно. Он был там, точно между этими двумя стеклами, наверняка стоял у штурвала.

— Интересно, — сказала Клаудиа. — Когда Хорхе сказал мне, он, наверное, уже ушел, и я никого не увидела. Начинаешь думать, кем же управляется это судно.