Щелкнул замок, он рванул дверь — перед ним стояла Эмми с его брюками, уставившись на него испуганным враждебным взглядом.
— А где же… — начал Джонс, и Сесили, выйдя из тени, присела перед ним, насмешливая, как цветок.
— Шах и мат, мистер Джонс, — пропищал Джонс тоненьким фальцетом, перефразируя слова ректора. — Да вы знаете…
— Знаю! — быстро сказала Сесили, взяв Эмми под руку. — Но вы нам лучше расскажите все на веранде!
Она пошла вперед, и Джонс последовал за ней в невольном восхищении. Вместе со зловеще молчавшей Эмми они прошли вперед и вместе сели рядом в большую качалку на веранде, куда пытался пробиться дневной свет сквозь уже начинающие лиловеть гроздья глицинии; дневной свет волнами проходил по качалке, когда они стали раскачиваться, и по их чулкам — шелковым у одной, бумажным у другой — перебегали и прятались плоские солнечные лучи.
— Садитесь, мистер Джонс! — умильно залепетала она. — Пожалуйста, расскажите нам о себе. Нам так интересно, правда, Эмми, душенька? — Но Эмми оставалась настороженной и бессловесной, как зверек. — Знаете, дорогой мистер Джонс, Эмми пропустила все наши разговоры, но она от вас в восторге, как и мы все, — да это и понятно, правда, мистер Джонс? — и ей, конечно, ужасно хочется послушать вас.
Джонс заслонил ладонями спичку, и в его глазах запрыгали и сузились до точки огоньки.
— Что же вы умолкли, мистер Джонс? Мы с Эмми так хотели бы послушать, что вы узнали о нас, чему вас научили ваши многочисленные любовные приключения. Правда, Эмми, милочка?
— Нет, не хочу портить впечатления, — сказал Джонс неуклюже, — ведь вы в скорости получите информацию из первых рук Что же касается Эмми, то я ей когда-нибудь наедине преподам все, что надо.
Эмми следила за ним все с тем же гневным и немым недоверием.
— Из первых рук? — переспросила Сесили.
— Кажется, вы завтра выходите замуж? Пусть ваш Освальд вас и научит. Он, наверно, сможет вас просветить, ведь он даже путешествует с партнершей, для тренировки. Поймали вас наконец, а?
Она вздрогнула. И вдруг стала такой беспомощной, такой беззащитной, что Джонс, в порыве мужской сентиментальности, опять почувствовал себя неуклюжим скотом. Он снова закурил трубку, но тут к Эмми вернулся дар речи:
— Вот они, приехали!
Машина подошла к воротам, и Сесили, вскочив на ноги, побежала через веранду, к лестнице. Джонс и Эмми тоже встали, но Эмми сразу скрылась, как только четыре человека вышли из машины. «Так вот он самый, — нескладно подумал Джонс, идя за Сесили, наблюдая, как она, словно птица, замерла на верхней ступеньке, прижав руки к груди. Эта знает, что делает!»
Он снова посмотрел на входившую в калитку группу; старик возвышался над всеми. Что-то в нем изменилось: старость сразу одолела его, напала, как разбойник на большой дороге, не встретив сопротивления. «Да он же болен», — подумал Джонс. Эта женщина, эта миссис Как-Ее-Там, отделилась от них и поторопилась вперед. Она взбежала по ступеням к Сесили.
— Пойдем, дружок, — сказала она и взяла девушку под руку, — пойдем в комнаты. Он нездоров, глаза болят на свету. Пойдем в дом, там и встретитесь, так будет лучше.
— Нет, нет, тут! Я так долго ждала его!
Но эта женщина, ласково и настойчиво повела девушку в дом. Сесили упиралась и, не оборачиваясь, крикнула:
— Что с дядей Джо? Какое у него лицо! Он болен?