— Вот там, Джо, посмотрите!
— Что там? Гнездо?
— Нет, бутон. Еще не распустился, наверно, расцветет через неделю, а то и раньше. Знаете, как цветет магнолия?
— А как же: сорвешь цветок — и всё. Ничего не остается. Только тронешь — сразу чернеет. Вянет.
— Да, все на свете так. Правда?
— Конечно. Только кто этому поверит? Думаете, наш лейтенант это понимает?
— Не знаю… Неизвестно, дождется ли он этого цветка…
— А зачем ему? Для него уже один цветочек почернел.
Она посмотрела на него, не сразу поняв, о чем он. Глаза у нее какие черные и губы красные, как гранат. Она сказала:
— Ах, вот что — магнолия… А мне она показалась похожей на», скорее на орхидею. Значит, по-вашему, она — магнолия?
— Уж во всяком случае не орхидея. Орхидеи везде есть, а вот такую, как она, ни в Иллинойсе, ни в Денвере не найдешь!
— Пожалуй, вы правы. Не знаю, есть ли где-нибудь еще такие, как она.
— Как знать. По-моему, и одной такой хватает.
— Давайте сядем. Где мои сигареты? — Она села на скамейку, он подал ей пачку сигарет, зажег спичку. — Значит, вы думаете, что она за него не пойдет?
— Как сказать, наверняка не знаю. Теперь мне все кажется по-другому. Она не откажется от возможности выйти, как говорится, за героя, хотя бы для того, чтоб он кому-нибудь другому не достался. — («То есть вам», — подумал он). «То есть мне», — подумала она. А вслух сказала:
— Даже если она узнает, что он скоро умрет.
— Да что она понимает в смерти? Она даже не может представить, что она состарится, а тем более, что тот, кто ей нужен, умрет. Ручаюсь, что она уверена, будто его можно подлатать так, что ничего заметно не будет.
— Джо, вы неисправимый сентименталист. Вы хотите сказать, что она выйдет за него замуж, потому что он этого от нее ждет, а она «порядочная» девушка? Вы добряк, Джо!
— Вот уж ничуть! — сказал он. — Я очень злой, хуже не бывает. Приходится, знаете ли. — Он увидал, что она смеется, и смущенно ухмыльнулся. — Что, поймали меня, а? — Потом вдруг нахмурился. — Ведь я не за нее беспокоюсь. Старика жалко. Почему вы ему не сказали, что тут дела плохи?
Она ответила по-женски, по-наполеоновски: